Меняя завтрашний день - [38]

В тот же миг, успокоившись немного, Вика ощутила бесконечную слабость, осознав, насколько она измучена не только недавним происшествием, но и бесконечной дорогой, которая, казалось, никогда больше не закончится и девушка вынуждена будет состариться вот на таком клочке земли возле пустынной дороги… Подавленная нахлынувшими мыслями, она разрыдалась, прижимаясь щекой к холодной коре дерева.

Фонарь, освещавший указатель возле дороги вдруг погас, словно выполнив какую-то свою миссию.

Вика подняла заплаканное, распухшее от слёз, лицо и удивлённо воззрилась на деревянную стрелку, освещённую неярким заревом наступающего утра. Деревянная узкая табличка явственно выделялась среди нагромождения таких же многочисленных табличек, которые топорщились в разные стороны.

Стрела указывала на восток, откуда на землю всегда спешило утро и Вика, обречённо вздохнув, медленно побрела в нужную сторону, обхватив себя израненными руками, укутанными клетчатым шарфом.

После её ухода, фонарь над указателем снова зажёгся, с лёгким скрипом раскачиваясь на ветру.

Глава 14

Норвегия, октябрь 899 года

В глазах Сигурда ярла кормчий Храфнхильд обладал особым почётом среди его воинов, знавший всё о кораблях, ветрах, морских течениях, погодных приметах и умевший задобрить суровую Ран. Храфнхильд, управляя драккаром, умел ориентироваться в море по звёздам, наблюдая за парящими над водой птицами он определял расстояние от кормы драккара до ближайшей земли, которая была укрыта от человеческого глаза, но доступна для обозрения птицам.

Щурясь на солнце, сиявшем на безоблачном небе, Сигурд смотрел на укутанные в снега холмы и скалы родной земли, на видневшиеся тёмно-зелёные пятна елей вдоль крутых берегов, вслушиваясь в ровную работу вёсел и подставляя лицо попутному ветру, который весело трепал огромное полотнище паруса с золотой тесьмой.

Немного постояв, Сигурд прошёл на нос драккара и приобнял вызолоченную драконью шею на носу судна. Холодный порывистый ветер трепал русые, длиною до плеч, волосы Сигурда.

Его корабль с белым щитом на верхушке мачты направлялся домой, в северные края, где вздымались пенистые волны у фьордов и горных массивов, отражаясь на солнце и слепя глаза, с шумом уносясь в открытый океан. Сигурд перестал оглядываться по сторонам, вслушиваясь в удары волн в бока судна, смешивающих с равномерными ударами вёсел об воду, которые ритмично опускались в тёмные воды. Уже несколько дней они боролись со шквалистым ветром, преодолевая огромные волны, когда море наконец-то успокоилось, уступив место штилю.

К нему подошёл Храфнхильд, кутаясь в чёрный меховой плащ.

— Тебя любят боги, Сигурд, ведь даже сама Ран не осмелилась набросить на нас свои сети и утащить на дно! Тебя встречает добрый день, когда мы возвращаемся домой и море спокойно, словно приветствуя нас.

— Ну ещё бы, — викинг улыбался, — не зря же ты столько золота за борт выкинул, чтобы задобрить Ран и дочерей Эгира, которые заставили нас поволноваться перед выходом на путь угрей!

Преодолев бурлящий у входа во фьорд поток, опытные гребцы легко провели драккар внутрь залива, приподняв вёсла, уберегая их от ударов об скалы, обступавшие путеше-ственников.

Исгерд, ожидая сына, ходила вдоль берега, сплошь покрытого соснами, елями и берёзами, кутаясь в меха. Высокая, статная, светловолосая, она казалась обитателям поселения жительницей Альфхейма, словно не из этого мира, однако, натура её была холодной, как у одной из дочерей ледяных великанов Нифльхейма. Это, однако, не помешало Исгерд выйти замуж за уважаемого ярла Харальда и родить ему троих детей — Сигурда, нашедшего себе призвание удачливого торговца и мореплавателя, спокойного, образованного, но себе на уме, дочерей Адальбьёрг и Снёлауг, разных, как день и ночь в своей внешности и характерах. Адальбьёрг была доброй, отзывчивой девушкой, с резкими чертами лица, обладавшая тёмно-серыми, цвета осеннего пасмурного неба, глазами. Как правило, длинные тёмно-русые волосы девушки были зачесаны назад и на затылке завязаны узлом, удерживающим их вместе. Девушку в любимом ею голубом платье, поверх которого был надет привычный скандинавский передник, сколотый золочёными фибулами, чаще всего можно было видеть помогающей матери по хозяйству наравне с другими женщинами дома.

Младшая дочь, Снёлауг, была полной противоположностью сестре. Ей не так давно минуло четырнадцать зим и эту мечтательную девушку чаще всего жители деревни видели или на скамье у стены дома раскладывающую перед собой собранные ею белые и розовые цветы, амулеты или цветные камешки, найденные на побережье, или бродящей по окрестным лесам с корзинкой и напевающей незатейливые песенки. У неё были пепельно-серебристые, как рожь в лунную ночь, волосы, в которые Снёлауг любила вплетать цветные ленточки или белые маленькие цветы, из тех, которые собирала на холмах. Именно она, по обыкновению, проводя время во дворе дома, первой заметила брата и его дружину, высаживающихся на берег.

Снёлауг вскочила со скамьи, и бросилась бежать вниз, перепрыгивая через небольшие валуны, разбросанные у подножья высокого откоса горы, где располагалась их усадьба, носившая название Харальдхейма. По пути девочка чуть ли не сшибла с ног сводного брата, лепившего из снега и круглых камешков какие-то фигурки в виде домиков и сказочных животных: