Меня зовут Дамело. Книга 1 - [2]

Во всех релизах он числился как мсье Дамело. Практически из Парижа. Практически месье.

Дамело, в общем-то, не протестовал, когда его выставляли французом. Какая, в сущности, разница, имя нерусское — значит, может оказаться кем угодно, хоть индейцем кечуа.

Кем, собственно, он и был.

За кого его только не принимали — от монгола до филиппинца. Притом, что внешность у Дамело была самая индейская, хоть в определитель помещай: смуглая кожа, прямые брови вразлет, узкие раскосые глаза, прямой нос с широкими ноздрями и рот, слишком чувственный для мужчины.

Видимо, никому и в голову не приходило, что кровь южноамериканских индейцев может достичь северных берегов. Хотя почему нет? Желание выбраться из бронзового века способно посетить и индейца. Особенно если это плохой индеец, не уважающий заветы отцов и не стремящийся слиться в одно целое с родной айлью и почитаемым уака.[5] Ну не всем же считать цивилизацию белых людей миром печали и трусости! Дед и бабка Дамело, например, не считали. А родители — те вообще искали белых людей побелей и так увлеклись, что оказались в Северной Венеции, где и осели, решив: от добра добра не ищут.

Их сынок, названный Damelo, что по-испански значит «дай мне это», двинул дальше, на поиски того, что бы ему захотелось взять и оставить себе, пусть не навсегда (Дамело, как никто, знал: слова «вечно», «всегда», «никогда» пусты, словно высушенные тыквы, оттого и эхо у них знатное), но хотя бы на какое-то время. Прихватил с собой дракона Амару,[6] лишив родню удачи, и сел на поезд в первопрестольную. Родители, конечно, прокляли блудного сына незамедлительно, но через пару лет простили, поняв, что добро все-таки в добре, а отнюдь не в том, чтобы прозябать на полставки в фирме папиного знакомого. Тем более, что через пару лет и фирмы больше не было, и знакомого так-таки пристрелили в глухом питерском дворе-колодце, где небо круглится над крышами, точно огромный равнодушный глаз и ни одно окно в стенах не светится, будто не двор это, а сенот,[7] майянские врата в царство мертвых.

Дамело рассеянно наблюдал за тем, как Амару вылизал остатки шоколада, всхрапнул и положил голову, украшенную ветвистыми рогами, на кухонное полотенце. Точно пьяный олень Рудольф, мелькнуло в мыслях Дамело. Олень размером с крысу.

Праздников у кондитеров не бывает, вместо них всегда авралы. Люби Дамело чуть меньше ядовитую, изощренную еду белых, от которой их тела становятся текучими и нежными на ощупь, словно грязь, он бы сейчас злился и ругательски ругал всех и вся: Димми с его попытками обратить друга в свою веру и заразить своими идеями, будто чумой, хозяина с его жадностью, сделавшего ресторан в режиме «до последнего», посетителей с их страхом, запах которого облаком стоял в чайном и кофейном залах, перебивая запах корицы и ванили…

— Скажите, пожалуйста! — ворвался в кухню напористый женский голос. Голос-бур, голос-сверло, голос-дрель. — Скажите, пожалуйста! В этом салате точно нет киви? У моего мужа аллергия на киви, поэтому мне нужно знать точно!

Дамело обернулся, слегка набычившись, поглядел искоса. Женщина оказалась даже аппетитней, чем в отражении на дверце холодильника: крепенькая молодая самочка, заполучившая в свое гнездо лучшего из своей стаи. Гордая тем, что ей удалось. Желающая всем продемонстрировать: смотрите, что у меня есть! Муж! С аллергией на киви!

— Киви нет. Есть личи. У него нет аллергии на личи?

— Я… я-я-я не знаю… — залепетала жена своего мужа. Самого лучшего — там, где она его нашла. А здесь — здесь был Дамело. Привыкший, что в его присутствии женщины начинают лепетать.

— Экзотические плоды, — с хрипотцой произнес Дамело, подходя ближе, — вкусны, но часто оказываются аллергенны.

И засунул большой палец даме в рот, выворачивая уголок рта наружу, размазывая яркую помаду по щеке. Дама задохнулась от возмущения… и сжала губы — крепко, словно капкан захлопнула.

Закуток на задах кухни (который ресторатор упорно называл чилаутом, а прочие — не менее упорно — чуланчиком) после набега Дамело и заботливой жены, конечно же, пришлось проветривать, иначе терпкий запах чужого удовольствия стоял бы в чулане до завтра. По открытой двери персонал сразу понял, кто здесь только что резвился: о выходках «мсье» в ресторанном мире ходили легенды. Которых Дамело не хотел, но и не боялся.

— И чем ты их берешь? — без особого интереса, скорее по привычке покачал головой повар по холодным закускам, псевдо-итальянец, псевдо-японец, псевдо-филиппинец по прозвищу Хилер.

Вообще-то был он из Митино и звали его Сеня. Поэтому для заказавших суши он был Сэн, для любителей пиццы — Сэнни, а для всех, не знавших, что бы еще такое сожрать невиданное — Хилер. Благо до филиппинской кухни посетители доходили в том состоянии, когда все слова кажутся смутно знакомыми, но смысл почему-то ускользает.

— Я всё видел, между прочим, как ты ей пальцы в рот пихаешь. Если б я кому так… Эххх! — и Хилер рубанул ножом по куску пармезана с таким видом, словно это злосчастный сыр виноват, что мастер закусок никому не запихивает в рот пальцев, пахнущих луком и винным уксусом.