Меня зовут Дамело. Книга 1 - [3]

— Готовь хуже, Хилер, пусть придут с жалобой. Тут ты и сделаешь свои сексуальные пальцы веером, — давясь от смеха, посоветовал тот самый официант, что сладко выгибался перед Диммило — не первый раз, между прочим, выгибался.

— Работаем, — сухо предупредил Дамело. — Эдемский.

В кухню на всех парах влетел хозяин, потомственный ресторатор Едемский, пишущий себя через «э», не зная, что глухоманная, самоедская его фамилия — древняя, боярская, едва ли не старше города, в котором он сейчас подвизался, держа пару плохоньких едален и мечтая со временем выбиться в люди, наверх, туда, где деньги, кровь и унижения льются рекой. Персонал, предупрежденный Дамело, даже с ритма не сбился, продолжая рубить и шинковать. Все давно привыкли к чутью «мсье» и доверяли ему безоговорочно.

Едемский-Эдемский сверкнул глазами:

— Почему чилаут открыт?

— Я там трахался, — постарался дракон, озвучил сокровенное.

— Да? Удачно, надеюсь? — осведомился хозяин. Был он сволочь, вор, сноб, но не ханжа.

— Удовлетворительно, — кивнул Дамело и отправился к своим заготовкам. Перепих перепихом, а десерты сами себя не приготовят.

— Кобелина, — пробормотал хозяин — с гордостью, точно сам породу вывел.

* * *

Дамело опустил руку в воду и тут же отдернул: в ванне все еще был кипяток.

— Суп из меня сварить решил, — не столько спрашивая, сколько утверждая, обернулся он к дракону. Амару приоткрыл розовый бархатный рот с шутливой угрозой: радуйся, мол, что не ростбиф пожарить. По зеркалу стекали капли влаги, падая прямо на драконью спину со сложенными кожистыми крыльями. После подогрева воды прицельным огненным плевком ванная превратилось в парную. Зря он попросил Амару надраконить немного горячей воды, обнаружив, что из крана течет исключительно ледяная. Лучше бы подождал, пока соседи соберутся на работу, отключат краны и можно будет, наконец, вымыться после смены. А теперь придется ждать, пока остынет полная ванна кипятка. Чертова зверушка.

Но уж очень хотелось расслабиться после тяжелой ночи. Время праздничного выпендрежа — море заказов на экзотические сладости, романтические торты после полуночи, десерты со спрятанными кольцами, «Скажите, а вы частные банкеты обслуживаете?», спрошенное тоном «Танцуете ли вы приватный танец на коленях у заказчика?» — хорошая, хорошая ночь.

Дамело потянулся и рухнул на кровать не раздеваясь. Тому, кто весь день на ногах, необходима именно такая кровать, широкая, с идеально подобранным матрасом. Многие бы сказали — траходром.

— Ты когда на кровати-то трахался? — озвучил мысли Дамело Амару.

Действительно. Семь минут приятных ощущений у себя между ног, полученных в неподходящем, но безлюдном месте — все, что знает Дамело о любви. Ему вполне достаточно этого знания. Он не желает строить иллюзии, а потом наблюдать их разрушение. Однажды весь мир вокруг станет как Диммило и попытается навязать индейцу кечуа новое знание, но пока он молод, глуп и счастлив…

Пальцы руки коснулись пола, дыхание вырвалось из груди с тяжелым, натужным рыком, будто в помещение проник дракон покрупней Амару. Дамело спал и видел сон.

С Трехголовым Дамело знаком с колыбели. Со своей колыбели, разумеется. Сперва с ним разговаривала лишь одна голова — младшая. Мальчик с раскосыми глазами, которые всюду видели драконов — под кроватью, в шкафу, на чердаке, где под теплыми трубами мягким слоем лежала пыль, перемешанная с голубиным гуано и сизыми перьями — так вот, только одного дракона в окружающем мире мальчик никогда не встречал. Потому что тот жил внутри. И было у него три головы: младшая, средняя и старшая. Пускай между ними были считанные минуты или даже секунды разницы — нельзя же рождаться по частям? — головы отличались друг от друга, словно три брата-не-близнеца. Младший приветственно загомонил, едва увидев маленького Дамело. Средний заговорил много позже, когда Дамело пошел в школу и узнал, что почитаемые уака — не легенда общин кечуа, а вполне материальные люди, к тому же довольно неприятные.

Дольше всех молчал Старший. Он молчал, когда Дамело выкурил свою первую сигарету. Молчал, когда Дамело выпил свою первую бутылку пива. Молчал, когда Дамело потерял девственность и когда забрал девственность. Все эти испытания мужественности белых, пройденные Дамело, не заставили Старшего разомкнуть уста. Наверное, ждет, что я отправлюсь на охоту, вооруженный самодельным копьем, и принесу ему шкуру оцелота, злился Дамело.

А однажды Дамело подрался — без всякой благородной цели вроде защиты невинной девы. Если кто и выступал в той драке в качестве девы, то сам Дамело. Конечно, это была не первая драка молодого индейца. Просто раньше ему всегда что-то мешало: то детская обида, то ярость, застилающая сознание багровым маревом — из-за них он не мог наносить и отражать удары, не мог сосредоточиться на драке, а сосредотачивался на чем-то совершенно неважном, ненужном, видел и чувствовал слишком много.

Как девчонка, честное слово.

В той самой драке не было ничего, кроме драки. Лишь кулаки (один — с намотанной на него цепью, один — с зажатым ножом-выкидухой), летящие навстречу, лишь тело, уходящее из-под удара, лишь он и тот, напротив. Никаких «почему», «за что», «я же прав» и «это несправедливо». Мальчик стал мужчиной, а мужчине стало по хрену, почему, за что и кто прав.