Мендель - [61]

То была всего лишь легенда, родившаяся «в поисках пороха». Несколько лет назад Ярослав Кржиженецкий, покойный ныне, приводя в порядок менделевский архив, обнаружил свидетельства, относившиеся к этому эпизоду. Мендель заболел во время экзаменов. Он неожиданно утратил способность писать. Трудно сказать, что послужило причиной этой «аграфии» — заболевания, относящегося к компетенции психоневрологов: простое ли переутомление — ведь он нес и монастырские обязанности (включая сюда и «экзерциции»), и преподавал, и уже вел исследовательскую работу, и к экзаменам готовился; или, быть может, в обстановке, в которой некогда постиг его столь обидный провал, наступило нечто вроде психического шока?… Чем человек талантливей, тем он ранимее, ибо талант — это в первую очередь особая обостренность восприятия и реакций. В клетках мозга с другой скоростью и в других количествах вырабатываются ферменты, быстрее сгорают вещества… А иногда и сами клетки. И сами люди…

Он снова не сдал экзаменов.

Это значило, что на следующий год все надо начинать сначала, и Мендель просто решил не возиться с этим больше. Каждая попытка, как ни была серьезна теперь его подготовленность, требовала времени, треволнений, трат. Диплом же мог быть нужен лишь «honoris causa» — «чести ради», и не в общепринятом смысле, а просто для самолюбия. Положение его было теперь куда как твердым!… И не только оттого, что проучился в университете, и не только оттого, что зарекомендовал себя в очередной раз великолепным педагогом — прочно зарекомендовал… Завадский тоже был отличным лектором да еще обладал высокими степенями, но его вышвырнули из Лемберга в 57 лет, как щенка.

Позиции патера Менделя были много лучшими, чем и у титулованного, но опального Завадского и у неопального Маковского, ибо патер Грегор носил черную униформу Службы Спасения душ и по одной лишь принадлежности к церковной гвардии после подписания конкордата 1855 года пользовался абсолютным преимуществом перед всеми этими учеными-мирянами с их дипломами и степенями.

И наконец, кроме всего, его полюбил господин директор Ауспитц. Директор приметил супплента Менделя еще за три года до того, как господин каноник появился в стенах Оберреальшуле — да, да, в Техническом училище, где Мендель временно замещал заболевшего профессора естественной истории. Да, да, Ауспитц работал в Техническом училище инспектором, а возглавив реальную школу, не преминул пригласить Менделя в свое заведение. И теперь ничто не могло заставить его переменить мнение о своем подчиненном — «феноменальные педагогические способности!», «светлейшая голова!», «задатки настоящего исследователя!» «удивительной души человек!», «прямая, честная натура!» и т. д. и т. д.

Ауспитц плевал на то, что Мендель снова не смог получить диплома, — уж он-то знает истинную цену и дипломов и Менделя. И супплентский оклад патера Грегора теперь не отличался от окладов дипломированных господ.

А кроме всего, все-таки не из-за одного лишь личного уважения к умению патера Краткого преподавать мальчишкам-реалистам слово божие, а патера Фоглера — немецкий язык, а патера Менделя — физику и биологию господин директор Ауспитц приглашал их фотографироваться в первом ряду! Трое людей в униформе Службы Спасения душ олицетворяли господство духа благонамеренности во вверенной директору школе.

Впрочем, сутану постоянно носил только Краткий.

Мендель и Фоглер упрямо ходили по городу в цивильном костюме особого образца, разрешенного монахам для ношения вне монастыря в то время, когда им не предстояло исполнять свои пастырские обязанности: высокие сапоги, в которые заправлены черные брюки, просторный чуть мешковатый.сюртук (увы, под ним виднелся не элегантный галстук-«бабочка» на крахмальной манишке, а подрясник со стоячим мундирным воротником). На голове — уже не по форме — Мендель носил цилиндр. Он был шутлив, смешлив, Стоило ему покинуть классную комнату, как он окутывался сигарным дымом… В нем настолько что-то сдвинулось за эти годы, до такой степени по манерам своим казался он теперь мирянином, что когда один из его учеников-реалистов в первый раз по какому-то делу прибежал к нему в монастырь, то остолбенел на пороге кельи, увидев своего физика в полном облачении августинца… В представлении мальчика это облачение совсем не вязалось с учителем.

А в монастыре святого Томаша, кроме дел по саду и оранжерее, на Менделя ныне была возложена постоянно еще одна очень важная в отшельнической общине нищенствующего ордена должность «патера кюхенмайстера» — шефа кухни. И неведомо, какую роль сыграл здесь опыт, приобретенный в столице, но августинская кухня, которая никогда не была в загоне, в течение всего менделевского шефства над ней непрерывно процветала и потом — при его аббатстве — тоже. И брюннские бюргеры присылали своих дочек-невест к поварам святого Томаша в обучение: тамошняя кулинарная подготовка весьма поднимала акции будущих хозяек респектабельных домов. Кухня специально была расположена так, чтобы фрау и фрейлейн могли попадать в нее, не нарушая царившего над частью помещений монастыря запрета — клаузуры. Обучение кулинарному делу, видимо, тоже способствовало процветанию монастырской кассы.