Men from the Boys, или Мальчики и мужчины - [51]

— Очень горячий, — предупредил я, расставляя белые пластиковые чашки. — Подождите пять минут.

Но Трейси продолжала увлеченно щебетать о волшебном средстве против рака. Она сделала большой глоток огненного чая и подскочила, как от испуга.

— Я ведь сказал, что надо немного подождать, — попенял я.

Она повернулась ко мне.

— Простите, напомните мне, — поинтересовалась она, — что вы здесь делаете?

— Трейси, — проговорил ее брат, ручаюсь, не в первый раз.

Я взял свою горячую дымящуюся чашку и спокойно ответил:

— Я привез сюда вашего папу.

— И не только, — хихикнул Кен. Он свернул «Рейсинг пост» и посмотрел на меня. — Он ищет своего отца.

Я ничего не ответил. Я держал книгу и чай. Он был еще слишком горячий, чтобы его пить. Но я все равно поднес чашку к губам, чтобы сделать хоть что-нибудь.

— Он ищет своего отца, но здесь его не найдет, — продолжал Кен.

Он выразительно мотнул головой.

— Он умер, твой папа, — сообщил он мне. — Здесь только я и моя опухоль.

Внезапно он оживился:

— Звучит совсем как песня.

И начал напевать на мотив песенки «Я и моя тень»:

— Я… и моя опухоль… бредем по авеню.

Трейси закрыла лицо руками.

— Папа, — проговорила она. — Пожалуйста. Не надо.

Кен улыбнулся:

— Можно говорить что хочешь, когда тебе копают могилу.

Он раздраженно махнул рукой.

— Ну, началось, — проворчал он. — Опять слезы. Ниагарский водопад.

Иэн заплакал. Он причитал, по его большому круглому лицу текли огромные слезы. Я сглотнул ком в горле. Отвернулся. Потом взглянул на Кена.

— Твой отец умер, — повторил старик. — Понимаешь?

— Понимаю, — ответил я и выпил чай одним глотком.

Медсестра высунула голову из-за двери и возвестила:

— Мистер Гримвуд!

Кен поднялся, поправил галстук и одернул пиджак.

— Я здесь, мисс, — ответил он.

Я смотрел, как Гримвуды исчезают за дверью врачебного кабинета. Кен повернулся и поманил меня, чтобы я тоже вошел вместе с ними.

— Зачем ему идти? — сердито спросила Трейси. — Он не член семьи.

— Да ладно тебе, — хихикнул Кен. — Пусть повеселится.

Трейси покачала головой и прикусила губу. Брат похлопал ее по руке, и мы все вместе вошли в кабинет, где доктор показал нам рентгеновский снимок легких старика, черных от первичных опухолей и туманных от жидкости, скопившейся у него в груди.

Доктор был очень любезен. Он пододвинул к Трейси и Иэну коробку салфеток «Клинекс», когда те зарыдали. Он рассказал нам, что только двадцать процентов случаев заболевания раком легких подвергаются хирургическому вмешательству, и очень терпеливо объяснил, почему химиотерапия и лучевая терапия не подходят для лечения пожилых людей на такой поздней стадии болезни. То есть он объяснил, что надежда есть. Но не сегодня, не в этом кабинете и не для этого старика.

— У вас есть около девяти месяцев, — сказал доктор.

Иэн и Трейси приподнялись на стульях и крепко обнялись.

Я сжал книгу обеими руками.

Но Кен Гримвуд сидел с сухими глазами.

— Спасибо, доктор, — сказал он. — Можно мне теперь идти домой?

В тот день я действительно разглядел в нем твердость духа. Не ту твердость, которой я всегда восхищался — которая придавала ему и другим людям, как он, силы противостоять нужде, войне, раку и смерти, — а другую твердость, наверное, лучше назвать ее жесткостью, которая держала его детей на расстоянии, а жену немного в страхе, неважно, насколько сильно она любила.

Словно что-то внутри его навсегда застыло и никогда не оттает и до этого никогда не добраться. Возможно, это было одно и то же — твердость духа и жесткость, и, возможно, это всегда было одним и тем же.

Наверное, он чувствовал, что моего отца там нет, но мне казалось, что мой старик что-то бормочет мне. Я почти ощущал его дыхание с запахом «Олд спайс», «Олд Холборн» и коричневого эля. И я видел его — десять тысяч раз видел, как он ужинает перед телевизором, держа тарелку на коленях, и помнил один особый вечер, когда его лицо окаменело от ярости, потому что я сказал ему, что мой брак распался, а потом, ближе к концу, я помнил вечера, когда он лежал в больничном отделении, весь обколотый морфином, но все равно неустрашимый, твердый, как гранит, совершенно не переносящий слез и любых прикосновений.

Поэтому старик Кен ошибался.

Мой отец был здесь, и ему было хорошо.

15

Мы с Сид были дома одни.

Это был один из тех редких моментов покоя, которые иногда снисходят на любое занятое семейство. Когда у вас вдруг оказывается свободное время, а в доме тишина и все дети разбежались.

Субботнее утро, и внезапно оказалось, что сегодня мне нечего делать. Пэт прислал короткую эсэмэску, отменив наш поход в Дом кино на режиссерскую версию фильма «Мост слишком далеко». Пегги отправилась на занятия сальсой. А Джони еще не вернулась от подружки, у которой осталась ночевать.

Я поставил две чашки кофе на маленький столик в гостиной. На столике лежал каталог с солидным кухонным оборудованием — холодильники, в которых можно хранить столько канапе, чтобы накормить тысячу гостей, и тому подобное.

Я уселся на диван с экземпляром «Рейсинг пост».

Мне было хорошо. Спокойно. Я обратил внимание на заметку о том, что Призрак Марли плохо выступил в трех последних стартах, но сейчас он немного сбросил вес и собирается участвовать в бегах 1235 в Лимерике.