Men from the Boys, или Мальчики и мужчины - [39]

— Приехал, — выпалила она, чмокнув меня в щеку и чуть улыбнувшись. — Папа приехал.

— Удачи, — напутствовал я, а про себя подумал: нет ничего сильнее, чем родная кровь.

С ней не посостязаешься. Нет, посостязаться, конечно, можно, но ты все равно проиграешь. Причем всухую. Технический нокаут. Десять — ноль. Брось крови вызов, и тебе пробьют серию пенальти.

Я подошел к окну и посмотрел на лицо Джима, такое знакомое по его главной роли в популярном телешоу «Мусора: Нечестный полицейский». Джим Мейсон, герой-красавчик, затянутый в черную кожу фирмы «Белстафф» от взъерошенной макушки до кончиков по-модному потертых байкерских ботинок, восседал на своем мощном коне, широко расставив ноги, обтянутые кожаными штанами, и улыбался дочери. И ее матери. Он снял шлем. Его лицо было красным и потным, но до сих пор чертовски красивым.

Даже больше — узнаваемым с первого взгляда. Я имею в виду, что я не из тех миллионов, кто обожает смотреть шаблонные коп-шоу (алкоголизм — да, разведен — да, партнер погиб — да, долгое выслеживание гениального серийного убийцы — да), но даже я знал каждую черту его скуластого лица.

Когда они стояли там все трое — Джим, Пегги, тоже в кожаных штанах, и Сид, скрестив руки на груди, — я почувствовал ком в горле. Они выглядели как настоящая семья.

У Сид и Джима был традиционный развод — случайные связи (с его стороны), горькие обвинения (с ее) и все большая непереносимость друг друга (с обеих сторон), так что им даже трудно было находиться вместе в одном помещении. Однако они давали друг другу еще один шанс.

Правда, им приходилось бороться за свою любовь. Они познакомились в ее родном городе Хьюстоне, штат Техас, где Джим работал курьером и казался юной впечатлительной Сид невероятно обаятельным почтальоном.

Они поженились, но когда ему не удалось произвести на Америку такое же впечатление, какое он произвел на высокую длинноногую брюнетку, станцевав с ней в винном магазине Юкатана, Джим вернулся на родину, в Англию, поджав свой затянутый в кожу хвост. Она приехала вместе с ним, столкнувшись с нуждой, дождем и обычными оскорблениями представителей иммиграционных властей, которые отказывались верить в то, что они действительно любят друг друга.

Но это была правда. До тех пор, пока Джим после несчастливого периода, когда ему приходилось развозить на дом готовую еду от ресторана «Дабл форчун» на Холлоуэй-роуд, не закрутил с управляющей, сексапильной девицей из Коулуна, что неподалеку от Гонконга. Потом была официантка, уроженка Куала-Лумпура. Потом ее младшая сестра.

— Он с головой ушел в свой член, — объясняла Сид, рассказывая, почему разрушился их брак.

Но теперь я смотрел на Сид и Джима и ощущал, что их близость возвращается. Словно он заново стал за ней ухаживать. А такие отношения зачастую возникают после того, как ваши пути расходятся. Он усмехался ей, чуть ли не застенчивым жестом вытирая пот со лба. Она потянулась и провела по его руке. Нежно, дважды. Лишь на мгновение — никто и не заметит. Но меня этот ее жест настолько потряс, что я едва не отвел глаза. И не смог.

Потому что хотел увидеть, что происходит.

Это было секретное отделение в шкатулке сердца моей жены, где хранилась тоска по прошлой жизни. Тогда она была с единственным мужчиной, за которого вышла замуж раз и навсегда. И у них родилась дочка, соединившая в себе их кровь.

В той жизни не было беглецов из распавшихся семей и бесконечных судебных разбирательств, связанных с разводом, и никто не тащил на судебные заседания растерянных и испуганных детей.

Я смотрел на них, стоящих на улице, и я понял.

Сид — по крайней мере, отчасти — хотела иметь семью без острых калечащих углов. Она не просила о многом.

«И между тобой и мной», — слышал я ее призыв.

Рядом раздался шорох, и появилась Джони. Она залезла на спинку дивана, чтобы выглянуть в окно. Она взяла меня за руку.

— Он такой страшный, — глубокомысленно проговорила Джони. — Этот мотоцикл.

Мы смотрели, как уезжают Джим и Пегги. Сид стояла на улице, пока они не скрылись из виду, а когда повернулась, чтобы идти домой, Джони застучала ладошкой в стекло.

Но Сид ничего не заметила.

— В ваше время все было проще, — втолковывал я старикам, не глядя им в глаза и делая вид, что изучаю бланк ставок во время бегов на ипподроме «Гудвуд». — Отношения между мужчинами и женщинами. Между родителями и детьми. Все было гораздо проще.

Синг Рана обратил на меня взгляд своих мягких глаз, но в нем ничего нельзя было прочесть. Кен не показал и признака того, что что-то слышал.

— Что ты думаешь насчет тридцать третьего, мой старый китайский друг? — спросил он, вглядываясь в «Рейсинг пост». — Насчет Единственного Парня?

Синг Рана повернулся к открытой двери букмекерской конторы. На Эссекс-роуд падала серая морось.

— Да, — кивнул он. — Потому что Единственному Парню нравится мягкий грунт.

Кен задумчиво кивнул, благодаря за мудрый совет. Вытащил из-за дужки очков свой карандашик, помусолил и стал писать. Мне всегда казалось, что этими крохотными, словно детскими, карандашиками пользуются каменщики. Но теперь я видел, что это букмекерские карандаши. Каменщики просто позаимствовали их себе.