Men from the Boys, или Мальчики и мужчины - [17]

Поэтому мне не оставалось ничего другого, как последовать за Кеном внутрь. Его квартира казалась слишком крошечной для последнего жизненного пристанища. На стене висел плакат в рамке — блондинка на белом пляже. «Австралия, — гласила подпись. — Чего ты ждешь?»

На каминной полке стояли фотографии. Черно-белое фото — моряк и его невеста. Еще одно черно-белое фото — боксер, позирующий на камеру, пытающийся сдержать улыбку. Молодой Кен Гримвуд, левая рука сжата в кулак и выброшена вперед, искрящиеся глаза, живот похож на стиральную доску. И потускневшая фотография — трое улыбающихся детей, шестидесятые годы. Два мальчика и девочка, ухмыляются на пороге трейлера.

— Хорошо оказаться дома, — прокашлял Кен. — Присаживайтесь, а я поставлю чайник.

Я опустился на оранжевую софу из какого-то синтетического материала, модного в пятидесятые, а теперь — источника пожароопасности. На журнальном столике лежал экземпляр «Рейсинг пост». Казалось, что софа засасывает меня в свое полиэстеровое сердце.

Раздался телефонный звонок. Кен чем-то гремел на кухне размером с гроб, готовя чай. Телефон продолжал звонить. Я снял трубку.

— Папа?

Женский голос. Дочь из Брайтона. Трейси.

— Я его привез, — сказал я.

Она захотела узнать, кто я такой. Я представился. Никаких извинений за то, что не перезвонила. Никакой благодарности за то, что Волшебное Такси Гарри доставило Кена домой из больницы.

— Он в порядке? — спросила она.

Я посмотрел на телефон.

— Он умирает, — ответил я.

Кен вернулся в комнату с двумя чашками чая на подносе. Отчаянно дымила самокрутка, зажатая у него в губах.

— Я знаю, что он умирает, — резко ответила она, словно я был идиоткой горничной. — Я имею в виду, помимо этого.

— Помимо того, что он умирает? О, помимо этого все в полном порядке.

Я услышал раздражение в голосе женщины:

— Он ведь больше не курит? — Затем ее голос дрогнул. — О, несносный старик.

Кен улыбнулся мне и наклонился, чтобы поставить чай на журнальный столик. Выпрямившись — это заняло некоторое время, — он взял у меня трубку. Я слышал голос его дочери. Сам он говорил немного:

— Да… нет… собственно говоря, да… вообще-то нет.

Он подмигнул мне и глубоко затянулся. Я отвернулся. Я уже решил, что она мне не нравится.

Но она была права.

Он — несносный старик.

— Она хочет вам что-то сказать. — Кен протянул мне трубку.

Истеричный голос дочери зазвенел у меня в ухе.

— Не могу поверить, что вы разрешаете ему курить, — выпалила она. — Вы с ума сошли?

И она бросила трубку. Кен посмеивался.

— Я был женат на ее матери почти пятьдесят лет, — сказал он. — А она со своим ничтожным мерзавцем, за которого вышла замуж, не протянула и сорока пяти минут. Но они успели родить пару ребятишек. И она еще будет учить меня жить!

Я отхлебнул чаю. Он был обжигающе горячим, но я старался пить его большими глотками, несмотря на тридцатиградусную жару. Я хотел убраться отсюда.

Кен снял очки, взял «Рейсинг пост» и сощурился на нее, как крот, хлопая по карманам пиджака. Он слепо оглядел комнату, и мне впервые показалось, что я вижу на лице Кена Гримвуда тень страха.

— Очки для чтения, — проговорил он. — Неужели я оставил их в больнице?

Он сделал движение, желая встать, но я поднял руку. Жизнь слишком коротка, подумал я и стал искать пропавшие очки для чтения. Спертый воздух с запахом застарелого дыма жег мне глаза, и мне снова захотелось домой. Прозвенел звонок у входной двери, и старик пошел открывать. Сейчас я найду его очки и уйду.

— Посмотрите в комоде, — посоветовал он, ковыляя к двери.

Я выдвинул ящик комода и стал рыться среди хлама — старые счета, пенсионная книжка, открытки из Австралии, подписанные витиеватым почерком.

И прямоугольная бордовая коробка, явно очень старая, из давних времен. Она была размером с сотовый телефон. Очки для чтения лежали рядом с ней, на стопке доисторических букмекерских бланков. Возле двери раздались голоса.

Я поднял глаза и увидел, что Кен впустил еще одного старика. Более щуплый, чем он сам, с азиатской внешностью и кожей золотистого оттенка. Он был стар, может, чуть моложе Кена, но его лицо странным образом не тронули морщины. Я снова посмотрел на коробку. Поднял ее. Пока старики топтались в прихожей и слышалось бормотание Кена, я ее открыл.

И увидел крест Виктории[6].

Я почувствовал укол — чего? Конечно ревности — медаль моего отца «За выдающиеся заслуги» была второй высшей наградой за храбрость. Крест Виктории превосходил ее, и намного. И я был потрясен. И пристыжен. Все это поразило меня одновременно и было столь же реальным, как пинок в живот.

Я никогда раньше его не видел. Я миллион раз держал в руках отцовскую медаль «За выдающиеся заслуги», но никогда не видел крест Виктории. «ЗА ГЕРОИЗМ», — значилось на полукруглом свитке под львом и короной. Орден висел на кольце, прикрепленном к планке в виде листьев лавра. Ленточка была бледно-розовой, но, возможно, она просто выцвела со временем. Я закрыл коробку и задвинул ящик. Потом снова выдвинул его и вынул оттуда очки.

— Это сын Пэдди Сильвера, — объяснил Кен золотистому старику.

Кен улыбался. Его приятель посмотрел на меня без всякого выражения.