Мемуары старого мальчика (Севастополь 1941 – 1945) - [4]

Если же учений не было, мы подходили к большому дому перед базаром, где в полуподвале была пекарня. Через открытую форточку мы звали нашего деда Макара Ивановича, в прошлом кондитера Двора Его Величества, а теперь простого булочника. Нам выдавалось по горячей ароматной сайке, которые мы тут же съедали. Можно было есть, сколько хочешь, но, не отходя от окна, да нам не хотелось. Память напоминает мне еще о некоторых гастрономических утехах довоенного времени. На Нахимовской, ближе к «Примбулю», т. е. Приморскому бульвару, был «Консервный магазин» (буквы горели салатным неоновым светом), торговавший всем, кроме консервов. Там работала моя мама. Не часто мы с братом приходили туда в обеденный перерыв, в надежде поживится остатками халвы или повидла на железных противнях, остававшихся после торговли.

Главное же было в том, что в обеденный перерыв мы шли в кафе, маленькое и уютное, которое располагалось там, где сейчас пережидают дождь и холод ребята из почетного караула возле вечного огня. Там подавали такие слоеные булочки, каких больше мне не приходилось есть. Видимо, они были очень дорогие, так как больше одной мама не покупала, не смотря на мои ухищренные намеки и просьбы. Кофе с молоком – только четверть чашки – маленьким мальчикам нельзя, сильно возбуждает.

Не смотря на провинциальность и патриархальный уклад бытия, я не был обделен информацией, необходимой для мальчика моих лет. Кроме библиотеки, дареных книжек, радиопередач, граммофона, театра, Ленинский лозунг: «Из всех искусств, для нас важнейшим является кино» неукоснительно внедрялся в мою жизнь.

Большинство кинофильмов довоенного времени помню до сих пор: «Ошибка инженера Кочина», «Девушка с характером», «Минин и Пожарский», «Бабы», «Если завтра война», «Линия Маннергейма», «Моряки», «Последний перископ», «Золотая тайга», «Вратарь», «Цирк», «Щорс», «Человек с ружьем», «Ленин в Октябре и в 18-м году»… Все фильмы были о хороших людях, о любви, о нашей военной мощи, но шпионы, контрреволюционеры и просто плохие люди всё-таки проникали в сценарии на короткое время. Лучше бы им этого не делать, потому что они все плохо кончали. Предельно плохо кончили японцы и белофинны. Пелись песни: «На Хасане наломали им бока, били, били, говорили: «Ну, пока!». «Ты, не суй свиное рыло в наш Советский огород!».

А еще мне выписывали журналы «Мурзилка» и «Чиж». Из них я узнал о боях на озере «Хасан» и на «Хан Хил Голе», о пограничниках братьях Котельниковых и Карацупе с его верной овчаркой Джульбарс, о бомбежках Мадрида. Я еще застал небылицы Д.Хармса в этих журналах: «Жили в квартире сорок четыре, сорок четыре веселых чижа…». Журнал «Пионер» выписывал брат Валя. Этот журнал был покруче. Там я прочел о подвиге Павлика Морозова, материалы о покушении на В.И.Ленина, с фотографиями пистолета и патронов и портретом Фани Каплан, пытавшейся убить нашего вождя. Кстати, я застал времена, когда в день смерти Ильича вечером на пять минут выключали повсеместно электрический свет, гудел Морзавод, выли сирены. Было жутковато.

Вероятно, к пятилетнему возрасту я знал уже все буквы алфавита. В ходу были несколько наборов кубиков с картинками и буквами, буквенное лото. Специально со мной никто не занимался. От случая к случаю папа, мама, брат показывали мне, как складывать слова. И вот однажды вечером у нас были гости, привели двоюродного брата Вову Чмеленко. Он был младше меня на два года. И вот ему я начал «читать» свои книжки. Книжки были в стихах, и все их я знал наизусть. Я переворачивал страницу и читал текст под картинкой механически, не вникая, произношу ли его наизусть или на самом деле читаю. Зашел ехидный старший брат Валентин, посмотрел, послушал и поднял меня на смех, что я дуру валяю, не читаю, а произношу ранее заученное. Меня это задело, и я твердо возразил, что нет, что читаю как взрослый. Продолжая оставаться ехидным, Валентин повел меня с книжкой, которую я читал Вовке, к столу, где сидела орава взрослых. Помню, книжка была про Трезора. «Мы оставили Трезора без присмотра, без надзора и поэтому Трезор перепортил все что мог». (Рифма прямо скажем хиленькая, коробила еще в детстве) Перед всеми брат заявил, что я врун. Что я хвастаюсь, что умею читать. Он раскрыл несчастного «Трезора» в середине текста и велел мне читать с того места, где он, ехида, покажет пальцем. Я, не соображая, что делаю, прочел. Другое место указано грязным пальцем – я прочел. Толпа, то бишь родня, насторожилась и отвлеклась от застолья. Дядя Вася сказал: «Дайте ему газету». Мама сказала: «Он не знает мелкий шрифт». Это было уже похоже на защиту. «Ладно, пусть читает заголовки статей» – последовало предложение. Медленно, но не по складам, сам себе не веря, я прочел первое слово, потом другое и так далее. Самое интересное, что никто не пришел в восторг, я сам не ощутил ни какого подъема духа. Ехидный Валька по кличке «Каторжанин» за стрижку под ноль, исчез из поля зрения. После этого он стал капитаном второго ранга, самым молодым командиром подводной лодки на Севере.

На другой день я перечитал все вывески на магазинах. Когда же меня завели в учительскую, чтобы записать в школу (к тому времени я уже прочитал несколько книг), мама удивила учителей тем, что этот мальчик читает. Все заахали, ведь так мало таких маленьких мальчиков, которые читают, и положили передо мной большую толстую книгу с двумя словами, написанными крупными черными буквами. Я громко и нахально прочел: «КЛАССНЫЙ ЖУРНАЛ». Они сказали: «О! Да ему будет трудно у нас!». Я не попал к Ним, помешала Война. Но трудно мне было.