Мемуары посланника - [39]

По случаю двухлетней годовщины латвийской независимости наше посольство устроило 18 ноября большой праздник, на который были приглашены некоторые большевистские сановники, Чичерин, Карахан, служащие Наркоминдела и других учреждений, с которыми мы, так или иначе, имели деловые отношения. Посольств в Москве почти не было тогда, и наше латвийское стало одним из первых, прибывших в Россию. На наше приглашение откликнулись охотно, на нашем вечере все с удовольствием насыщались различными закусками, ужином, напитками. Тогда в России всего этого не было, все недоедали. Наш вечер стал для приглашенных приятным и редким пиром. На этот первый латвийский праздник явился также представитель Литвы поэт Ю. Балтрушайтис, который по сей день занимает в Москве пост литовского посланника, находясь там уже восемнадцать лет, и это действительно исключительный случай. Присутствовал также и представитель молодой независимой Грузии, к сожалению, не помню его имени. Было много и других гостей, занимавших тогда видное положение. Произносились речи. Чичерин говорил о свободе народов, о Советской России, которая сама, без принуждения, первая признала независимость Латвии и других республик. Однако он умолчал, ничего не сказав о том, что Россия при первом удобном случае, как только все будет подготовлено, уничтожит независимость Грузии, и это случилось очень и очень скоро. Не знал и грузинский представитель, что дни его сочтены, ибо и он говорил уверенно, ораторски декларировал независимость своей страны и радовался этому, оказавшемуся таким недолгим, счастью. Как всегда на таких собраниях, гости поважнее ушли раньше, многие, помельче, остались чуть не до самого утра. Хорошее угощение всегда кстати, всегда полезно, но в ту пору недоедания и голода наш вечер представлялся чем-то исключительным. Поэтому наши подарки в виде продуктов, хороших вин сыграли не последнюю роль в деле сближения с низшими служащими советских учреждений. Давно известно, не подмажешь, не поедешь. Так гласит русская пословица. Что же, пришлось «мазать», чтобы как-нибудь, притом скорее, реализовать постановление смешанной русско-латвийской комиссии о реэвакуации наших богатств, нашего достояния.

Конечно, в этом больше всего были заинтересованы бывшие владельцы эвакуированных предприятий, и, естественно, они с особенной энергией включились в переговоры. Эвакуировались не только фабрики, заводы, машины, но и скот. Например, светлейшей княгине Дивен удалось вернуть всех своих лошадей, может быть, потому, что ее сестра была замужем за лондонским мэром, а ее имение находилось в Латвии. Впрочем, подобную уступчивость советских служащих я объяснял лояльностью княгини Дивен. Мне лично она говорила:

– Я не обвиняю только большевиков, мы тоже виноваты.

К тому же она была баптисткой, и ее религиозная настроенность склонна была видеть во всем волю Божию и в этом находить оправдание.

Приближалось Рождество. В сочельник члены реэвакуационной комиссии решили устроить елку и пригласили на нее служащих разных советских учреждений. Все было сделано «по-буржуазному». Я даже надел фрак и сделал это нарочно, чтобы подчеркнуть резкую грань между ними и нами, показать, насколько мы различны даже внешне. Когда вся эта публика, и первого, и третьего класса, достаточно разогрелась и уже держалась развязно, я почувствовал, что мой фрак начинает серьезно волновать умы. Одним он напомнил их фраки, утраченные навсегда, другим – о недостижимой форме одежды.

– Обожаю фрак. Как хорошо он сидит на вас, – говорил один.

Другой, известный артист, певец, начал, по общей просьбе, старый романс Беранже: «Мой старый фрак, товарищ мой бесценный, не покидай меня!» Рождественская горящая елка, тепло, уют, праздничные блюда, вино невольно перенесли этих полуистощенных людей с их открытыми, незалеченными ранами в другой мир, а фрак и романс разбудили воспоминания о прошлом. Прозвучали и самобичующие речи и восклицания, русскому человеку так свойственна самокритика, так утешительны укоры и покаяния, в этих словах, вздохах и раскаяниях обнажались страдающие души этих людей. Чуть ли не со слезами на глазах подвыпивший видный беспартийный спец рассказывал мне шепотом:

– Ей-богу, был порядочным человеком, а стал вором. Ничего не поделаешь. Заставили меня товарищи воровать. Так и говорят: «Не будешь молчать, сразу потеряешь место». Вот и молчу об их делах. Все молчим, все воруем.

Да, таких воров было много.

Русский человек, может быть, больше, чем всякий другой, любит юмор и пищу для него находит везде. Юмор не покидает его даже в самые мрачные дни. Поэтому ни один народ не имеет столько анекдотов, приличных и неприличных, разных загадок, особенно об армянах, как русские. Пожалуй, только евреи в этом отношении впереди них. Несколько таких анекдотов я запомнил. Все они направлены против большевистской власти. Трое, доктор, инженер и юрист, спорят, чья профессия старше.

Доктор говорит: «Я был нужен еще тогда, когда Бог сотворил человека-женщину, ведь для этого нужно было вынуть ребро».

Инженер говорит: «А я был нужен еще раньше, когда только составлялся план сотворения мира».