Мемуары на руинах - [63]

Маруся опять была разочарована. Ещё когда в детстве читала Гюго, она представляла себе, как войдёт в пустой Нотр-Дам, ляжет ничком на холодные плиты, мощно зазвучит орган, и душа её улетит ввысь, достигнет тех эфиров, где раскрывается истинное знание и достигается блаженство… У собора толпы негров торговали своими идолами, внутри было не протолкнуться от туристов, к тому же, надо было следить за тем, чтобы не отстать от группы, а когда Маруся всё-таки, отстала, как партизан прячась за колонной, чтобы купить и поставить свечку, кто-то из соотечественников тут же донёс, и на выходе Марусю встретил суровый взгляд партийного толстопузика: – Вы что, – верующая? Пришлось оправдываться. Лекций было много, но их никто не слушал. Но разве советскому человеку, попавшему в Париж с двумястами с чем-то франков, (что было эквивалентно 37 рублям, которые можно было обменять) было до того, что размер стихов Верлена подобен его хромающей походке? Да, мы жили в латинском квартале, да вокруг были музеи и дворцы, но на эти 37 рублей надо было привезти из Парижа что-то такое, чтобы не было мучительно стыдно перед друзьями, потому что на Родине тогда ничего приличного нельзя было купить из одежды. Да что там! Не было туалетной бумаги. Маруся украла рулон в гостинице и с гордостью пользовалась некоторое время дома. Только одна питерская девушка плюнула на всё, (может, могла себе позволить) и на все двести с лишним франков сделала себе стрижку и укладку. Маруся же, под руководством более опытной подруги, как только объявляли перерыв, неслась с ней через весь город по Севастопольскому бульвару пешком, потому что автобус был слишком дорог, на Монмартр, в знаменитый «Тати». По дороге, правда, много чего можно было увидеть. Утром вдоль Бульвара расставляли рыбные лотки, с соответствующим запахом, днём они уже были убраны, и вода, ручьями стекающая по мостовым, уносила оставшийся мусор. Вечером из окон высовывались счастливые люди, размахивающие простынями с победным криком: – Только что из употребления! Но Маруся первое время ходила по улицам не отрываясь от «пятёрки», шарахалась от тех, кто пытался заговорить, и с тоской смотрела на тех свободных, праздных счастливцев, что сидели за столиками кафе. Может быть, они не так уж были и счастливы, эти люди, может быть, если бы у Маруси вдруг оказались бешеные деньги, и она заказала бы себе чашечку кофе, и села бы наблюдать за проходящей мимо толпой, она не почувствовала бы себя ни свободной, ни счастливой, но поскольку Марусе это было абсолютно недоступно, в душе укоренилось понятие Праздника, который проходит мимо. Это особенно остро почувствовалось 14 июля, в день Независимости. Да, группу днём отвели посмотреть на дефиле, кто-то даже одолжил бумажный перископ, систему зеркал позволяющую, разглядеть конных кирасир над головами толпы. А вечером, на Елисейских полях, Маруся по незнанию прошла над решёткой вентиляции, и когда горячий воздух поднял её юбку, как радостно вопила толпа поджидающих жертву мужчин! Праздник гулял по улицам. Возбуждение, музыка, за углом в узкой улице Латинского квартала на столе танцевала гречанка – владелица кафе, а через десять шагов – марокканка, и всё это с запахами кухонь всего мира, сливающихся в один зазывный запах Парижа. А по ночам – в узких двориках женские крики, на один из которых среагировали наши партийцы, выпившие уже нашу водку и закусившие нашей сырокопчёной: они бросились спасать женщину! им объяснили, что спасать не надо.

В тот год французы ещё не экономили деньги на распространение своей культуры. Группу отвезли на автобусе в древнюю столицу Тур, в Орлеан, показали замки Луары, Версаль… Конечно. это незабываемо, но… По дороге из Орлеана шофёр включил радио, и Маруся впервые услышала «Индейское лето» Дассена. Вернее, самое начало, потому что всё остальное было заглушено громким хором педагогинь из Николаева; «Ты казала у субботу…» и так всю дорогу…

Нет, глоток свободы всё-таки, был. Во первых, руководители дважды сводили всю группу в кинематограф: один раз на «Эмманюэль», другой раз на «Ночь оживших мертвецов». И ещё один поход был знаменателен. Вся пятёрка во главе с голубоглазым комсомольцем отправилась вечером на пляс Пигаль. Для ознакомления. Тесно прижавшись друг к другу, советские молодые люди с ужасом рассматривали зазывные рекламы стриптиз клубов и стоящих в тесных переулках женщин, некоторых в школьной форме не по возрасту. В какой-то момент обнаружилась пропажа главной опоры комсомольской ячейки – единственной особы мужского пола. Маруся, как самая отважная, вызвалась вернуться и найти пропавшего. Но стоило ей отойти от группы, как от стены отделился седой импозантный незнакомец, который схватил Марусю за руку с криком: – Я вас ангажирую! Может, это была сама судьба, но у Маруси не было времени на размышления, в конце концов, блядью можно быть и на родине, кто знает, что лучше? Она рванулась, пробежала несколько метров и обнаружила комсомольца, стоящего без признаков сознания в центре магазина секс игрушек. Хозяин магазина в это же время не отрывался от чёрно-белого телевизора, по которому транслировали советский фильм про войну. Потрясённый юноша был водворён в группу и всё, как всегда закончилось в 11 вечера тотальным контролем. Но, товарищи, не на тех напали! Не могла Маруся так бессобытийно провести две недели в Париже. Вот же оно было тут, рядом, на соседней улице! Праздник, который всегда с тобой!