Мемуары на руинах - [44]

Итак, в Казани, где у Толи были родственники, задержались дня на три, отоспались, отъелись, погуляли по городу. А дальше – трасса, уже наработанные способы передвижения: в кабине, в кузове вместе с колхозниками и мешками, как придётся. Елабуга стала мистическим испытанием. И так напряжённые отношения стали невыносимыми. За 50 км от города мы полностью прекратили общение. Город поразил высоченными заборами и пыльными пустынными улицами без намёка на цветущий уют. На кладбище нашли памятник, поставленный сестрой Анастасией, но, как объяснили сторожа, неизвестно, на том ли месте, где могила. Впечатлительные, мы поддались эмоциям, кто-то от кого-то убежал, (что было довольно рискованно, потому что, несмотря ни на что, вдвоём мы могли преодолевать все трудности, но невозможно представить, что бы значило остаться одному посреди кладбища в неуютной Елабуге!) кто-то кого-то разыскивал, потом кричали друг на друга, потом замолчали ещё на 50 км. Дальнейшее передвижение не было отмечено культурными потрясениями, потому что двигались вниз по Уралу, через Бугульму и Бугуруслан, стремясь в Среднюю Азию, где, якобы ждали Толю в Душанбе.

В Орске выяснили, что дорог дальше нет – пустыня. В полном опустошении пытались поспать на вокзале, не представляя себе, что дальше делать. Толя отлучился, вернулся нескоро, не один, сияя: Женя, новый знакомый, произвёл на него потрясающее впечатление: мало того, что знал всю питерскую богему, называл по именам общих знакомых, разбирался в литературе, но…(главное!) направлялся в Ташкент, и знал, как туда ехать: на тормозных площадках! Вот это было открытие! Тогда, в 72 году по нашим железным дорогам ходили ещё старые, времён гражданской войны дощатые грузовые вагоны с обязательными тормозными площадками, одну из них мы заняли втроём, прихватив с собой демобилизованного солдатика. Счастье было недолгим: товарняки пропускали все гражданские составы и двигались со скоростью велосипедиста. На площадке было тесно и холодно, ещё и очень жёстко. Толя – высокий, худоплечий, с очень загорелым, изрезанным глубокими морщинами лицом, на котором ярко сияли узкие, пронзительно-голубые глаза, не стал скрывать, что – вор, медвежатник, только что освобождённый из лагеря, запасся кипятком и выпил все наши запасы чая, потребляя исключительно чифир, учил греться по-зэковски, сильно растирая ладони, и вообще, был само обаяние и предупредительность. Этот день был, всё-таки, одним из самых тоскливых: степи вокруг, верблюды, и нудное, с постоянными остановками, продвижение. К ночи доехали до станции. Знаменитый разъезд, кажется, Кандагач – деревянный барак в степи, в котором, как выяснилось, сосредоточилась вся культурная жизнь окружающих степей: целая толпа подростков слонялась, не находя применения своей молодой энергии.. Мы с Толей купили в буфете еды на четверых, поели, и Женя потребовал гитару. Пел он песни Высоцкого, хорошо, характерно опустив углы рта вниз, с особой, блатной интонацией, которую тут же распознали мальки, окружили тесным кольцом, откровенно выражали восхищение, а я сидела в центре, и Женя пел только для меня, и все это видели, и я чувствовала себя королевой «Малины». Только… где же мой Толька? Выскочила на улицу, а там – мой театровед и мальцы с огромным тесаком! Заорала, вышел Женя, сказал несколько слов на непонятном мне языке, спасла, можно сказать, Толе жизнь.

Но, очевидно стало, что грузовым транспортом мы передвигаться больше не хотим, хотя деньги на исходе. Женя, абсолютно уверенный в себе, сказал, что и на пассажирских можно ездить бесплатно и абсолютно безнаказанно, только надо, чтобы я пошла с ним, солдатик к машинисту, о Толя – куда хочет. Мы его найдём. Повёл меня Женя в вагон-ресторан, где заказал портвейн. Казалось, что контролёры, действительно, не должны беспокоить обедающую публику, но… допив портвейн, Женя повёл меня через состав. В каком-то тамбуре прижал меня к зарешёченному окну: – Ты меня под ребро зацепила! В Питере мне нельзя – только в Луге, но у тебя всё будет: шубы, деньги, всё! Ну?? Дверь тамбура открылась, быстро проходящий мимо мужик с железными зубами спросил: – Давно от хозяина? – Только что. Не знаю, что я лепетала, но Женя вдруг исчез, мне удалось найти Толю, с которым мы вдвоём забрались на третью, багажную полку плацкартного вагона и пытались не дышать, сделать вид, что нас нет, но нас обнаружили, пришлось заплатить за билеты, отдать, практически, последние деньги. Но до Ташкента доехали. Там, на вокзале нас и разыскал жизнерадостный Женя. – Ребята, здесь погуляем, у меня куча друзей, надо только, чтобы не подумали, что я с зоны, слушайте, дайте мне ваш фотик, будто я журналист! Отдали, идиоты-идеалисты, конечно – с концами, со всем «Золотым кольцом», Нерлью… Сутки ждали на вокзале возвращения блудного сына… Спать нельзя было. При нас у спящих снимали часы. У нас уже брать было нечего. Одного хорошо одетого юношу, явно руководящего воришками, спросила: о чём мечтаешь? – Стать большим начальником, руководить и ничего не делать! – Баи, они и остались Баями. На путях нашли вагон-магазин, направляющийся в Кушку. Рисованные ковры, ткани, галантерея… Приютили нас до Самарканда. Сбылась мечта! Когда-то, в ролике перед киносеансом показали комплекс Шах и Зинда, с цветущими вокруг маками. Как захотелось увидеть! И вот… денег хватило и на лаваш, и на чай, и на фантастические манты, и, даже, на дыни, которые стоили совсем копейки. Самарканд изучили досконально: обсерватория Улуг-бека, Регистан… там из автобуса вышли французы, и я грязная, оборванная бросилась к ним как к братьям, крича что-то по-французски о всемирном братстве. В Душанбе решили не ехать. Купили самые дешёвые билеты на поезд до Омска, где жил Миша Левшин, которому везли самую красивую и душистую дыню. Четыре дня восхитительной передышки, и опять… На тормозных площадках было уже кайфово: держаться за поручень, практически летя над дорогой, касаясь гранитных туннелей, ловя встречный ветер. Ночевать в стогах сена, считая падающие звёзды. На какой-то станции побежала за кипятком, наткнулась на таборную цыганку, по привычке посторонилась – Ты что, девка? Ты же такая же, как я! И, в самом деле! Довольно большой обратный путь мы проделали в вагоне, в котором везли лошадей во Францию на колбасу, зарывшись в