Мемуары Михала Клеофаса Огинского. Том 1 - [63]

Многие нунции брали слово, чтобы осыпать упреками прусского короля и провести очевидную теперь параллель между его прежним поведением и нынешним. Сейм склонялся даже к тому, чтобы не отвечать на ноту Бухгольца или ответить категорическим отказом.

Станислав, выносивший энергичные нападки и обвиняемый многими членами сейма, оправдывался с большим смирением и предложил передать российскому посланнику подробное описание всех ходов, предпринятых берлинским двором по отношению к польской нации с самого начала работы конституционного сейма. Он надеялся, как и весь сейм, одобривший этот проект, что удастся возродить в императрице Екатерине ее прежнее недовольство прусским королем и неприязненные отношения между этими двумя государями. Надеялись также, что выражение почтения к императрице и доверительность, с которой обращались к ее министру, будут иметь благотворные последствия, однако время было уже упущено. Россия имела договоренность с прусским королем и не была заинтересована в ссоре с ним, так как это ослабило бы коалицию, сложившуюся против революционной Франции. Не была она заинтересована и в том, чтобы приобрести себе врага, который мог бы опротестовать ее новые приобретения в Польше. Не могла она открыто снизойти к просьбам поляков и отказаться от политики поддержки предложений прусского короля, которые сама же и спровоцировала.

Единственным утешением, хотя и очень слабым, которое императрица косвенно подала полякам, было то, что она признала справедливым их возмущение против Пруссии и открыто об этом заявила. Единственной местью, которую она позволила себе по отношению к прусскому королю, была передача всех претензий к нему польского сейма его посланнику в Гродно и задержание на несколько недель подписания договора с берлинским двором.

Намерения самой России были недвусмысленны. Сиверс дал свободно выговориться всем нунциям, которые с большим или меньшим жаром высказывались против Пруссии, и нисколько не возражал против выпадов, которые они позволяли себе в адрес этого государя. Нужно заметить, что члены сейма, наиболее преданные петербургскому двору, выражались наименее сдержанно.

Все это, однако, были лишь утешительные средства для смягчения участи поляков, которые уже принесли самую большую жертву из требуемых от них. Сиверс не сомневался в конечном успехе своей политики: сначала заставить прусского короля ожидать столько, сколько считал нужным, не прекращая при этом поддерживать запросы Бухгольца своими нотами, сначала умеренными, а затем все более угрожающими, и наконец нанести последний удар, чтобы принудить сейм сделать для Пруссии то, что он уже сделал для России.

Мы увидим, однако, что Сиверсу пришлось применить гораздо более жесткие меры, чтобы вынудить ассамблею подписать договор с Пруссией: он ввел российских генералов и немалое количество офицеров в зал заседаний, усилил городской гарнизон, разместил военных в самом замке, окружил собрание представителей нации солдатами, вооруженными штыками, и навел на него пушку – так было получено согласие сейма. Как будто столь необходимо было доказать обществу, что поляки испытывают гораздо большее отвращение к уступкам Пруссии, чем то было по отношению к России!

По распоряжению сейма канцлеры передали российскому представителю ноту от 26 июля 1793 года, в которой просили вмешательства российской императрицы, чтобы защитить Польшу от бед, которыми грозила ей декларация прусского короля. На следующий день был получен официальный ответ, из которого здесь приведены наиболее примечательные фрагменты.

«Нижеподписавшееся лицо считает долгом незамедлительно ответить на ноту, которой ассамблея сейма просит вмешательства Е[е] В[еличества] императрицы в переговоры, которые должны быть начаты с представителем Е[го] В[еличества] короля Пруссии.

Нижеподписавшийся польщен этим новым доказательством полного доверия сейма своей государыне, но при этом не может пойти на какую-либо отсрочку, чтобы не впасть в противоречие с ее распоряжениями и недавно полученными вполне определенными приказаниями…

Он вынужден, следовательно, заявить ассамблее сейма, что сейму не остается никакой иной возможности, как незамедлительно начать переговоры с представителем Пруссии, снабдив соответствующую депутацию инструкциями и требуемыми полномочиями.

Добрые намерения, которые проявит сейм в ходе переговоров с берлинским двором, послужат поводом к вмешательству, которое Ее императорское величество не замедлит оказать, чтобы устроить дела, столь живо волнующие сиятельную Речь Посполитую. Эти же намерения расположат Е[го] В[еличество] короля Пруссии к благотворным решениям в области коммерции и в других областях, которые могут быть предложены депутацией к рассмотрению в ходе переговоров и т. п. и т. д.

Составлено в Гродно, 16 (27) июля 1793 года.

Подписал Яков фон Сиверс»

Спустя три дня Сиверс передал сейму вторую ноту, в которой шла речь о том же, но в очень взвешенных выражениях.

Эти две ноты отличались своим умеренным тоном от всех полученных ранее и порождали надежду на то, что российский двор лишь по видимости поддерживает претензии короля Пруссии и что здесь можно рассчитывать на значительный выигрыш во времени и некие непредвиденные события. Поэтому было принято смелое решение создать затруднения посланнику Пруссии, направив ему через канцлеров ноту, на которую ему было бы очень нелегко ответить: не преуменьшает ли он свои трудности, рассчитывая на занятие части Польши войсками своего повелителя-короля и на поддержку со стороны России?