Мемуары. Максимы - [9]
Завоевание Руссильона,[80] падение Главного и всей его партии, непрерывная череда стольких успехов и стольких отмщений, такое могущество сделали имя кардинала Ришелье одинаково грозным и для Испании, и для Франции. Он возвращался в Париж, как бы справляя триумф. Королева боялась проявлений его раздражения; и даже сам король не сохранил достаточно власти, чтобы защитить своих собственных ставленников: у него не оставалось почти никого, кроме Тревиля[81] и Тиладе[82], кому он мог бы довериться, и все же ему пришлось с ними расстаться, чтобы удовлетворить Кардинала. Здоровье короля с каждым днем ухудшалось; болезнь Кардинала была безнадежной, и он умер 4 декабря 1642 года.
Как бы ни радовались враги Кардинала, увидев, что пришел конец их гонениям, дальнейшее с несомненностью показало, что эта потеря нанесла существеннейший ущерб государству; и так как Кардинал дерзнул столь во многом изменить его форму, только он и мог бы успешно ее поддерживать, если бы его правление и его жизнь оказались более продолжительными. Никто лучше его не постиг до того времени всей мощи королевства и никто не сумел объединить его полностью в руках самодержца. Суровость его правления повела к обильному пролитию крови, вельможи королевства были сломлены и унижены, народ обременен податями, но взятие Ла-Рошели, сокрушение партии гугенотов, ослабление Австрийского дома, такое величие в его замыслах, такая ловкость в осуществлении их должны взять верх над злопамятством частных лиц и превознести его память хвалою, которую она по справедливости заслужила.
II
(1643-1649)
Я прибыл в Париж сразу ж после кончины кардинала Ришелье. Слабое здоровье короли и его нежелание доверить королеве своих детей и управление королевством побуждали меня надеяться, что вскоре передо мной откроется широкая возможность ей послужить. Я застал двор в кипучем волнении, взбудораженным смертью кардинала Ришелье и все еще во власти его влияния. Его родственники и ставленники сохраняли все дарованные им преимущества, и король, который ненавидел Кардинала, не осмеливался отступить от его предначертаний. Он допустил, чтобы его министр распорядился в своем завещании главнейшими должностями и важнейшими назначениями и королевстве и чтобы поставил кардинала Мазарини[83] главою Совета и первым министром.
Между тем здоровье короля день ото дня ухудшалось. Предвиделись широкие гонения на родственников и ставленников кардинала Ришелье независимо от того, достанется ли регентство одной королеве или его разделит с нею Месье. Все дела вершились тогда кардиналом Мазарини, г-ном де Шавиньи и г-ном де Нуайе, и по этой причине любые перемены могли быть чреваты для них опасностями. Первым задумал обеспечить себя от них г-н де Нуайе и с этою целью внушил королеве надежды склонить короля с помощью его духовника[84] к утверждению ее единоличною регентшей. Кардинал Мазарини и г-н де Шавиньи, чтобы добиться расположения короля, ибо они не исключали возможности его выздоровления, приняли меры иного рода и предложили ему подписать декларацию, которой учреждался при королеве Непременный Совет в целях ограничения ее власти регентши и недопущения к государственным делам подозрительных лиц. Хотя это предложение с несомненною очевидностью шло вразрез с интересами королевы и было выдвинуто без ее ведома, король тем не менее не хотел дать на него согласие: он не мог решиться объявить ее регентшей и еще того менее — разделить власть между ней и Месье. Он всегда подозревал королеву в связях с испанцами и не сомневался, что, сверх того, ее подстрекает еще г-жа де Шеврез, которая тогда выехала из Англии и поселилась в Брюсселе.[85] К тому же причастность Месье к договору с Испанией,[86] хоть ему недавно и было даровано прощение за это, и душевная неприязнь, неизменно питаемая королем к этому принцу, удерживали его в нерешительности, которую, возможно, он так и не преодолел бы, если бы условия декларации, предложенной ему кардиналом Мазарини и г-ном де Шавиньи, не давали ему столь желанного средства ограничить власть королевы и поставить ее в зависимость от Непременного Совета.
В этот Совет должны были пойти Месье, Принц[87] кардинал Маэарини, Канцлер,[88] г-н де Нуайе и г-н де Шавиньи, причем декларацией[89] предусматривалось, что королева не вправе принимать какие-либо решения без их ведома и одобрения. Этот проект кардинал Мазарини и г-н де Шавиньи тщательно скрывали от королевы. Когда его сообщили г-ну де Нуайе, тот стал возражать и высказался в том смысле, что никогда не даст на него согласия. Эта откровенность привела вскоре к его падению. Кардинал Мазарини и г-н де Шавиньи, не сомневаясь, что г-н де Нуайе пожелает за их счет укрепиться при королеве и перескажет ей сделанное ему сообщение, решили отставить его от дел, опасаясь, как бы он, войдя в силу, когда королева будет провозглашена регентшей, не отставил от дел их самих. Г-н де Нуайе, как они и предвидели, уведомил королеву о содержании декларации и обо всем, что предпринималось для ограничения ее власти. Ее это сильно уязвило: в тесном кругу своих приближенных она жаловалась на тяжкое, как она говорила, оскорбление, которого никогда не сможет простить, и кто хотел оставаться при ней, тому подобало прекратить посещения кардинала Мазарини и г-на де Шавиньи.
