Мемуары и рассказы - [162]

Шрифт
Интервал

Уже на утро стало известно, что у заведующего кафедрой профессора Званцева с Прелестной Зоей был крутой разговор.

Андрей не помнил, кто именно во всех подробностях информировал его об этом разговоре. Возможно, узнал он все детали от сестры Анны Андреевны, которая много лет работала с профессором и, чтобы быть всегда под рукой, неизменно сидела в его кабинете за не доходившей до потолка перегородкой. Но, может быть, рассказал ему о ссоре Званцева с заведующей терапевтическим отделением и кто-то другой. Во всяком случае, он понимал, что ему эта ссора ничего хорошего не сулит. Ни ему, ни их с Сергеем работе… Он знал, что Зоя Александровна уже не впервой пыталась «накапать» заведующему кафедрой на него и Сергея, но до сих пор ее нападки были настолько неконкретными, что Званцев попросту никак на них не реагировал. Но в этот раз, по-видимому, что-то его разозлило и он, всегда спокойный и тактичный, не стал особенно с нею церемониться.

На этот раз и она не стала сдерживаться, хотя с Андреем по-прежнему была заигрывающе-любезна; сходу, не приняв предложения присесть, принялась убеждать профессора в бессмысленности завиральных идей докторов Макарова и Драгина.

– Это не научные изыскания, которыми они кичатся, а пустое прожектерство! – резко сказала она.

– Кичатся? – удивился профессор Званцев. – Но, по-моему…

– Конечно, мне они не решаются показывать свои записи, но вся клиника уже о них знает, и многие попросту смеются над ними! Ученые! Да какая же наука без проведения сотен и сотен опытов!

– Скажем, вы в чем-то правы. Но, дорогая Зоя Александровна, при всей вашей административной власти, – иронически заметил Званцев, – вы не можете запретить им думать!

– Думать! А если эти их думы отвлекают докторов от основных обязанностей?

– У вас есть конкретные претензии?

Прелестная Зоя на минуту несколько приутихла. Но тут же снова взяла воинственный тон:

– Пока нет: я специально не занималась проверкой их практической деятельности, но совершенно не сомневаюсь, что я права! Это же ясно!

– Обычна сдержанность и вежливость вдруг покинули профессора. Он поднялся из-за стола и сказал почти таким же резким тоном, каким говорила Прелестная Зоя:

– Ну, а пока… пока вы не нашли ваших неопровержимых доказательств, – сказал он, – разрешите мне заняться моими очередными делами, дабы в ваши красивые ручки не попали доказательства моей, – подчеркнул он, недобросовестности…

Зоя Александровна вспыхнула и выскочила из кабинета.

«Пожалуй, я был с нею слишком резок, – подосадовал на себя Званцев, – Как бы это не повредило Андрею и Сергею Борисовичу. А впрочем, она и так не оставит их в покое. Но до чего же тщеславная и пустая особа! Никак не простит им, что не пожелали воспользоваться ее кандидатской степенью, не склонились перед ее научной эрудицией!.. Но ничего не скажешь – красива, черт ее дери! Бедняга доктор Марков без памяти в нее влюблен, это по всему видно… Но его Прелестная Зоя ни за что не уступит и обязательно им напакостит чем-нибудь, испортит им жизнь…»

…Так же, как и Званцев, Андрей и Сергей Борисович настороженно ждали, что вот-вот разразится скандал или на них обрушатся какие-нибудь другие неприятности.

И вот, наконец, произошло то, чего они опасались.

В тот день, вместо обычной десятиминутки, неожиданно было назначено расширенное заседание кафедры, Ни Андрея, ни Сергея Борисовича заранее об этом не предупредили, и Сергей сразу после дежурства уехал домой. Андрей ненадолго задержался в клинике. Он уже выходил, когда его догнала сестра Анна Андреевна и сообщила, что его и доктора Драгина вызывают на заседание кафедры для сообщения об их научной работе.

– Зоя Александровна велела торопиться, начнут через десять минут, – сочувственно вздохнула сестра.

– Андрей растерялся.

– Как же так? – пробормотал он. – Все материалы и статья у Сергея! – И бросился к телефону.

Доктора Драгина он не застал – видно еще не доехал до дома.

Тогда он без особой надежды набрал собственный телефон и обрадовался, услышав голос Валерки.

– Как хорошо, что ты дома! Слушай меня внимательно: возьми в левом ящике стола десятку и немедленно, слышишь, немедленно поезжай к Сергею. Пусть захватит все материалы, статью, схемы, все записи вместе с теми двумя историями болезни, он знает, и на том же такси едет сюда, в клинику. Сейчас же! Да, а почему ты дома?

– Я в ночь дежурю. А что случилось?

– Не предупредив, сегодня на кафедре поставили наш доклад. Понимаешь? А мы не готовы. И все материалы, все варианты статьи – у Сергея!

– Я же тебе говорил. Подложила-таки свинью ваша Прелестная Зоя!

– Ладно. Молчи. Лети за Сергеем. Не забудь, пусть захватит все, до последнего листочка. Я постараюсь изложить нашу идею, но, конечно, не смогу это сделать так последовательно и стройно, как в статье. Ты же знаешь, говорить я не умею…

…В ту же секунду, как Андрей закончил свое короткое, сбивчивое сообщение, раздался насмешливый голос Прелестной Зои:

– Все, что мы сейчас слышали, абсолютно бездоказательно и звучит попросту по-детски! Пока это только фантастические измышления, не больше!

– А я не согласен с вами, уважаемая Зоя Александровна, – вежливо, но достаточно холодно заговорил профессор Званцев. – Я знакомился с материалами, читал статью и должен сказать, что во многом согласен с Андреем Николаевичем и Сергеем Борисовичем. Я нахожу, что в их идее много здравого и интересного…


Рекомендуем почитать
Памяти Н. Ф. Анненского

Федор Дмитриевич Крюков родился 2 (14) февраля 1870 года в станице Глазуновской Усть-Медведицкого округа Области Войска Донского в казацкой семье.В 1892 г. окончил Петербургский историко-филологический институт, преподавал в гимназиях Орла и Нижнего Новгорода. Статский советник.Начал печататься в начале 1890-х «Северном Вестнике», долгие годы был членом редколлегии «Русского Богатства» (журнал В.Г. Короленко). Выпустил сборники: «Казацкие мотивы. Очерки и рассказы» (СПб., 1907), «Рассказы» (СПб., 1910).Его прозу ценили Горький и Короленко, его при жизни называли «Гомером казачества».В 1906 г.


Князь Андрей Волконский. Партитура жизни

Князь Андрей Волконский – уникальный музыкант-философ, композитор, знаток и исполнитель старинной музыки, основоположник советского музыкального авангарда, создатель ансамбля старинной музыки «Мадригал». В доперестроечной Москве существовал его культ, и для профессионалов он был невидимый Бог. У него была бурная и насыщенная жизнь. Он эмигрировал из России в 1968 году, после вторжения советских войск в Чехословакию, и возвращаться никогда не хотел.Эта книга была записана в последние месяцы жизни князя Андрея в его доме в Экс-ан-Провансе на юге Франции.


Королева Виктория

Королева огромной империи, сравнимой лишь с античным Римом, бабушка всей Европы, правительница, при которой произошла индустриальная революция, была чувственной женщиной, любившей красивых мужчин, военных в форме, шотландцев в килтах и индийцев в тюрбанах. Лучшая плясунья королевства, она обожала балы, которые заканчивались лишь с рассветом, разбавляла чай виски и учила итальянский язык на уроках бельканто Высокородным лордам она предпочитала своих слуг, простых и добрых. Народ звал ее «королевой-республиканкой» Полюбив цветы и яркие краски Средиземноморья, она ввела в моду отдых на Лазурном Берегу.


Заключенный №1. Несломленный Ходорковский

Эта книга о человеке, который оказался сильнее обстоятельств. Ни публичная ссора с президентом Путиным, ни последовавшие репрессии – массовые аресты сотрудников его компании, отъем бизнеса, сперва восьмилетний, а потом и 14-летний срок, – ничто не сломило Михаила Ходорковского. Хотел он этого или нет, но для многих в стране и в мире экс-глава ЮКОСа стал символом стойкости и мужества.Что за человек Ходорковский? Как изменила его тюрьма? Как ему удается не делать вещей, за которые потом будет стыдно смотреть в глаза детям? Автор книги, журналистка, несколько лет занимающаяся «делом ЮКОСа», а также освещавшая ход судебного процесса по делу Ходорковского, предлагает ответы, основанные на эксклюзивном фактическом материале.Для широкого круга читателей.Сведения, изложенные в книге, могут быть художественной реконструкцией или мнением автора.


Дракон с гарниром, двоечник-отличник и другие истории про маменькиного сынка

Тему автобиографических записок Михаила Черейского можно было бы определить так: советское детство 50-60-х годов прошлого века. Действие рассказанных в этой книге историй происходит в Ленинграде, Москве и маленьком гарнизонном городке на Дальнем Востоке, где в авиационной части служил отец автора. Ярко и остроумно написанная книга Черейского будет интересна многим. Те, кто родился позднее, узнают подробности быта, каким он был более полувека назад, — подробности смешные и забавные, грустные и порой драматические, а иногда и неправдоподобные, на наш сегодняшний взгляд.


Иван Васильевич Бабушкин

Советские люди с признательностью и благоговением вспоминают первых созидателей Коммунистической партии, среди которых наша благодарная память выдвигает любимого ученика В. И. Ленина, одного из первых рабочих — профессиональных революционеров, народного героя Ивана Васильевича Бабушкина, истории жизни которого посвящена настоящая книга.