Мемуары генерала барона де Марбо - [311]

Отсутствие переводчиков также сыграло роль в наших несчастиях, причем большую роль, чем об этом можно подумать. В самом деле, какие сведения можно получить в неизвестной стране, когда вы не можете обменяться ни единым словом с ее жителями? Приведу лишь один пример. Когда на берегах Березины генерал Партуно ошибся, покинув дорогу на Студенку, и оказался посреди лагеря Витгенштейна, крестьянин из Борисова, находившийся при французском дивизионном командире, не зная ни одного слова по-французски, пытался знаками объяснить ему, что лагерь, к которому они идут, был русским. Но переводчика не было, его не поняли, и мы потеряли прекрасную дивизию, насчитывавшую от 7 до 8 тысяч человек!

В очень похожих обстоятельствах 3-й уланский полк[140], захваченный врасплох в октябре, несмотря на предупреждения проводника, которые никто не понял, потерял 200 человек. Но ведь император имел в армии несколько подразделений польской кавалерии, почти все офицеры и унтер-офицеры этой кавалерии очень хорошо говорили по-русски. Тем не менее их оставили в соответствующих полках, в то время как нужно было бы взять некоторых из них в каждую крупную часть и предписать находиться при генералах и полковниках, там они оказали бы очень большие услуги. Я настаиваю на этом, потому что французская армия — это армия, где иностранные языки известны меньше всего, и результатом этого часто оказываются большие неприятности. Однако это не отучило нас от беззаботности, проявленной нами во время этого столь важного периода той войны.

Я уже отмечал, насколько была велика ошибка, когда образовали два фланга Великой армии из войск Пруссии и Австрии. Император довольно скоро об этом пожалел, сначала узнав, что австрийцы пропустили армию Чичагова, перерезавшую нам путь к отступлению на берегах Березины, а потом, когда он узнал о предательстве генерала Йорка, командующего прусским корпусом. Но сожаления Наполеона наверняка стали еще более горькими во время отступления и после него, потому что, если бы сразу после начала кампании он сформировал оба фланга Великой армии из французских частей, приведя в Москву пруссаков и австрийцев, то они, испытав свою долю потерь и несчастий, вернулись бы столь же ослабленными, как и все остальные корпуса, а французские части, которые он бы поместил на двух флангах, Наполеон нашел бы невредимыми! Я бы пошел дальше в своих рассуждениях, считая, что с целью ослабить Пруссию и Австрию император должен был бы потребовать от них втрое и вчетверо больше войск, чем то количество, какое они выделили. После войны говорилось, что оба эти государства не присоединились бы к Наполеону при таком требовании. Я думаю, что все было бы наоборот, поскольку прусский король приезжал в Дрезден умолять Наполеона сделать милость и принять своего сына в качестве адъютанта, и, если бы его просьба была выполнена, он не осмелился бы ни в чем Наполеону отказать. Что касается Австрии, то в надежде вернуть себе некоторые из богатых провинций, отнятых императором, она, со своей стороны, постаралась бы сделать все, чтобы ему угодить. Слишком большое доверие, какое Наполеон питал в 1812 году к Пруссии и Австрии, погубило его!

Говорилось — и это будут долго повторять, — будто пожар Москвы, честь поджога которой якобы принадлежала Ростопчину, был основной причиной нашей неудачи в кампании 1812 года. Это утверждение представляется мне спорным. Прежде всего разрушение Москвы не было таким уж полным, чтобы в ней не осталось достаточно домов, дворцов, церквей и казарм, чтобы разместить в них целую армию, как доказывает приказ, виденный мною в руках моего друга генерала Гурго, офицера для поручений императора, так что не недостаток жилья заставил французов покинуть Москву. Многие думают, что причиной этого было опасение остаться без провианта. Однако это тоже неправильно, потому что рапорты графа Дарю, главного интенданта армии, доказывают, что даже после пожара в этом городе было гораздо больше провианта, чем требовалось бы для того, чтобы кормить целую армию в течение полугода. Таким образом, не опасение голода побудило императора к отступлению. В этом отношении русское правительство не достигло бы той цели, какую оно ставило перед собой, если бы у него даже была такая цель. Цель эта была совершенно иной.

В действительности, как мне представляется, двор хотел нанести смертельный удар старой боярской аристократии, разрушив город, который был центром их постоянной оппозиции. Русское правительство, сколь бы деспотичным оно ни было, имеет большие счеты с высшим дворянством. За недовольство этого дворянства несколько императоров уже расплатилось жизнью. Самые могущественные и самые богатые представители этого дворянства сделали из Москвы постоянный центр своих интриг, поэтому русское правительство, все больше и больше обеспокоенное усилением этого города, нашло во французском вторжении возможность его разрушить. Одним из авторов этого проекта был генерал Ростопчин. Ему было поручено осуществить его, а позже он захотел всю гнусную ответственность за этот пожар возложить на французов