Мемуары фрейлины императрицы - [48]

Ее могила находится в Пантеоне на горе Мтацминда. Люди потом возмущались, почему рядом с великими Важей Пшавела, Ильей Чачвавадзе и Акакием Церетели положили мать Сталина.

Он сам на похороны не приехал, ему было не до этого.

К Сталину, как ни странно, многие относятся хорошо. Такое случается даже в семьях репрессированных. Говорят о том, каким Сталин был великим и как умело правил огромной страной.

Да он потому и правил, что сумел насадить жуткий страх, который парализовал волю миллионов. Я лично слышала историю, которую рассказал близкий друг Сталина. Они, тогда ученики семинарии, как-то пришли купаться в Куру. Так как вода была холодной, несмотря на май, то ребята стали просто во что-то играть.

А на другой стороне реки на только что взошедшей зеленой траве паслись коровы. Вокруг одной бегал теленочек маленький – отбежит, пощиплет траву, возвращается к матери и так по кругу. Сталин смотрел-смотрел на это, а потом разделся, переплыл реку, схватил теленка и все ноги ему перебил.

Это ли не варварство? Вот вам и великий Сталин…

В Тбилиси я пошла в школу.

Окна моего класса выходили на здание КГБ. Как-то во время урока, когда учительница вышла, я высунулась в окно и закричала нашей знакомой, которая печатала расстрельные списки: «Что, много печатаете?» Та аж растерялась от удивления. Мама меня потом ругала: «Неужели ты не понимала, что могла подвести ее?»

…Один арестованный рассказывал мне, как во время допроса следователь отвлекся на что-то, и он успел подбежать к окну и взглянуть на город. В это время по улице, оказывается, шла я. В сиреневом пальто, в шарфе. Он так точно описал меня. Потому что я стала для него знаком того, что жизнь продолжается…

Мама мечтала, чтобы я научилась играть на фортепиано. У нас инструмента не было, и я ходила заниматься к маминым подругам – то к Чуте Эристави, то к Кетусе Месхишвили. Кетуся жила в одном доме с театральным художником Сулико Вирсаладзе…

Заниматься музыкой я терпеть не могла. И просила сына Кетуси через несколько минут после начала занятия войти в комнату и сказать недовольно: «Ну вот, опять она бренчит! Наигралась, может быть? Хватит уже?»

К урокам я почти не готовилась. Но у меня была хорошая зрительная память. И мне достаточно было один раз взглянуть на ноты, чтобы запомнить все.

Моим педагогом по музыке был поляк Португалов. Очень интересный человек. Дома у него была красивая мебель, на стенах висели старинные фотографии его предков. Как-то он мне сказал: «Татули, на следующей неделе у нас концерт. Ты будешь играть вальс!»

Наступил день концерта. Я пришла на него конечно же неподготовленная. Пыталась отказаться от выступления. А Португалов сел в кресло, бросил на рояль ноты и говорит:

– Ты читала «Анну Каренину»? Так вот, представь, что ты в белом платье сидишь за роялем в салоне, а Анна с Вронским танцуют под твой аккомпанемент вальс. Представила? Тогда иди к инструменту.

Я села, кое-как сыграла этот вальс. Встала из-за инструмента и смотрю на Португалова. Тот несколько минут помолчал, а потом сказал:

– Знаешь, как ты сыграла? Словно Стаханов и доярка Мария Дымченко танцевали!

А тогда в газетах чуть ли не каждый день писали о рекордных надоях этой самой Дымченко. Мне так обидно стало, что, придя домой, сказала маме: «Кончилась моя музыкальная карьера. Больше не пойду!» И действительно, больше на музыку не ходила…

Когда мне исполнилось лет шестнадцать, из меня решили сделать танцовщицу. У Джано Багратиони был свой ансамбль народного танца. Он взял меня, Медею Джапаридзе, Медею Яшвили, Нуну Сванишвили и стал с нами заниматься. Но из этого тоже так ничего и не вышло…

Дочь поэта Паоло Яшвили Медея была моей ближайшей подругой. Я часто видела и самого Паоло. Он был увлекающимся человеком. И блистательным поэтом.

Ухаживал за Кетусей Месхишвили. По четвергам, когда в доме приемов собиралось высшее общество, прочитал в честь нее четверостишие о том, что «Четверги приносят мне счастье, ты – царица четверга».

А когда Кетуся вышла замуж за одного из министров правительства Ноя Жордания, написал такое стихотворение:

Переменчива судьба,

И изменчив этот свет —

Вы теперь жена министра,

Я влюбленный в вас поэт.

Он вообще был мастером экспромта. Однажды сидел на заседании Союза писателей рядом с Корнеем Чуковским и написал что-то по-грузински. А когда Чуковский спросил, почему по-грузински, он тут же сочинил экспромт на русском.

Какое чудное соседство,

Здесь Белый, Блок и Пастернак.

Я рядом занимаю место,

Как очарованный простак.

Перевожу вам эти строчки

На несравненный русский лад —

Поэт моей любимой дочки,

А для меня – весь Ленинград.

Его обожали все. Когда я потом готовила сборник его произведений (при жизни он печатался только в газетах), то обнаружила в архиве письма Александра Блока и Андрея Белого к Яшвили. Они пишут, с каким нетерпением ждут дней Грузии – тогда проводились такие акции, – чтобы можно было приехать в Тбилиси, увидеться с Паоло и поехать с ним в Цинандали.

Мать Паоло была из Имеретии. Один раз, когда он ездил навещать ее, мы оказались соседями по вагону. Мы только приехали из ссылки из Саратова.