Мемуары фельдмаршала - [43]

8 мая специалисты спрогнозировали на ближайшее будущее период хорошей погоды, а потому был отдан приказ о наступления [на Западном фронте] 10 мая. В шесть часов утра 10 мая курьер должен был передать королеве Нидерландов персональное письмо от правительства рейха, в котором объяснялись обстоятельства, вынудившие германские войска пройти через территорию Дании; королеве предлагали приказать ее армии разрешить им беспрепятственный проход, чтобы избежать кровопролития, а ей самой остаться в стране. Несмотря на тщательнейшую подготовку к этому заданию и выданную голландским посольством в Берлине въездную визу, наш курьер министерства иностранных дел был арестован при пересечении границы 9 мая, а его секретное послание изъято у него. В результате этого Гааге стало известно о неминуемом начале войны, и у них в руках были все необходимые подтверждения – письмо курьера. Тогда Канарис бросил тень подозрения на господина фон Штеенграхта из министерства иностранных дел, но, обратившись ко мне, он [Канарис] заламывал руки и умолял меня ничего не говорить об этом фюреру или фон Риббентропу. Сегодня мне ясно, что Канарис сам был предателем.

Мы были хорошо информированы о позиции Бельгии и Голландии, которые уже несколько месяцев только делали вид, что соблюдали нейтралитет; мы знали это про Бельгию благодаря их родству с королевским домом Италии, а про Голландию благодаря ловко организованному захвату нашей службой безопасности члена британской секретной службы в Венло. В действительности обе этих страны потеряли какие-либо притязания на нейтралитет, поскольку закрывали глаза на то, как британские ВВС летали через их суверенную территорию.

В условиях величайшей секретности в полдень 9 мая мы покинули Берлин, отправившись с маленькой железнодорожной станции в Груневальде, и до захода солнца прибыли в Гамбург, где ждали прибытия фюрера только на следующий день; и чуть только опустились сумерки, наш поезд изменил направление, и в три часа утра мы прибыли в местечко Ойзкирхен, недалеко от Экс-ла-Шапель (Ахен). И под покровом темноты, под живописным звездным пологом, на автомобиле мы отправились на командный пункт в новую штаб-квартиру фюрера, Фельзеннест [Скалистое гнездо], которая была построена организацией Тодта вдали от каких-либо населенных пунктов, это был бункер на покрытой лесом вершине горы.

В бункере фюрера я занял соседнюю с Гитлером бетонную комнату без окон и с кондиционером; Йодль занял комнату рядом со мной, а в дальней стороне от комнаты фюрера располагалась комната военных адъютантов. В таких бетонных комнатах звук передавался невероятно хорошо; я даже мог слышать, как фюрер читает вслух газеты.

Наши служебные квартиры находились в пяти минутах ходьбы по лесной тропинке: это были деревянные бараки с большими окнами, маленькой комнатой для совещаний, тремя соседними комнатами и симпатичной спальней для офицера Генерального штаба (адъютанта Йодля), который жил там все время [это был майор Вайцнеггер].

Я ужасно завидовал его проветриваемой комнате: он жил гораздо лучше, чем мы в бункере. Штаб-квартира главнокомандующего сухопутными войсками находилась в получасе езды по узким лесным дорогам, где деревянные бараки так же окружали домик лесничего, в котором и жил сам главнокомандующий. Оба лагеря были так хорошо скрыты и настолько удалены, что их так и не обнаружила вражеская авиация, и про них так и не узнали. Хотя на железнодорожную станцию в Ойзкирхене и были совершены одна или две воздушные атаки, но они предназначались не для нас.

В первое официальное сообщение Верховного командования, в полдень 10 мая, я внес следующую фразу: «Для прямого руководства оперативными действиями вооруженных сил фюрер и Верховное главнокомандование переехали на фронт...»

Почти целых полчаса мне пришлось добиваться его согласия, чтобы сделать это разоблачение; он объяснял мне, что он предпочитает оставаться анонимным и, таким образом, не уменьшать славу своих генералов. Однако я не сдавался, потому что я знал, что когда-нибудь все равно станет известно, что на самом деле именно он был Верховным главнокомандующим и именно он был полководцем в этой операции. Наконец он уступил.

В действительности Гитлер в мельчайших деталях знал наши задачи, на каждый день, и планы наступления и часто лично вмешивался в ход действий. В конце октября [1939 г.] все командующие армиями были по одному вызваны к Гитлеру, чтобы подробно доложить ему окончательный план наступления и запланированное направление операции. С каждым из них он обсуждал все детали, иногда задавал трудные вопросы и выказывал свою превосходную осведомленность о характере местности, препятствиях и тому подобных вещах. Его критические суждения и советы доказывали генералам, что он сам глубоко вникал в проблемы, связанные с выполнением его основных приказов, и что он вовсе не был дилетантом. Впоследствии он приходил в ярость от поверхностного отношения его друга Рейхенау, когда тот публично ставил себя в глупое положение, и с другой стороны, он невероятно высоко восхвалял скрупулезное изучение и тренировочную военную игру, которые применялись при планировании наиболее трудной задачи, стоящей перед [4-й] армией фон Клюге, – прорыве через Арденны.