Мемуары фельдмаршала - [16]

По моему первому впечатлению, Гитлер был глубоко потрясен делом Бломберга, но благодаря Гисевиусу он не испытал «нервного срыва». Он говорил об огромном восхищении Бломбергом и о своем долге перед ним, но не пытался скрывать, что положение свидетеля на его свадьбе глубоко оскорбило его. Он спросил меня, может ли офицерский корпус смириться и принять брак, обстоятельства которого невозможно надолго сохранить в тайне. Я был вынужден согласиться, что нет; я знал, что в любом случае он уже не может потерять какой-либо любви, по крайней мере в армии, и никаких слез не будет пролито из-за его отставки, но я промолчал. Гитлер сказал мне, что он в качестве свадебного подарка подарил Бломбергу кругосветное путешествие, и выразил надежду, что они не вернутся в Германию в течение года. Бломберг принял это предложение. Гитлер хотел, сказал он, обсудить вопрос преемника со мной, и кого я мог бы предложить?

Моей первой кандидатурой был Геринг, и я прямо высказал ему причины, почему я предложил его. Гитлер тотчас же отверг его кандидатуру, сказав, что он дал Герингу четырехлетний план и он также должен продолжать заниматься воздушными силами, так как никто лучше него не подходит для этого; во всяком случае, Геринг должен был набрать опыт в государственных делах, поскольку являлся назначенным преемником фюрера. Следующим я предложил Фрича. Он подошел к своему письменному столу и протянул мне подписанный лично Гюртнером, министром юстиции, акт, обвиняющий Фрича по статье 175 уголовного кодекса. Он сообщил мне, что это обвинение находится у него уже некоторое время, но он умалчивал об этом до сих пор, поскольку не верил в это обвинение. Но сейчас, в связи с неожиданным и непредвиденным вопросом о преемственности, пришло время выяснить этот вопрос, и при случившихся обстоятельствах он не может больше оставлять все так, как есть. Кроме Гюртнера, об этом деле знал еще Геринг.

Я был потрясен этим обвинением: с одной стороны, я не мог поверить, что Гюртнер мог выдвинуть такое обвинение, не имея на это веских причин, а с другой стороны, я не мог поверить, что обвинение Фрича – правда. Я сказал, что здесь, должно быть, какое-то недоразумение или же это полнейшая клевета, поскольку я слишком хорошо знал Фрича, чтобы допустить, что такое заявление могло быть обоснованным. Гитлер велел мне никому не говорить об этом; он хочет завтра переговорить наедине с Фричем, без предупреждения прямо спросить его об этом и увидеть по его реакции, насколько правдиво это обвинение. Тогда мы будем знать, как действовать дальше.

Он спросил меня, кого я могу предложить в качестве преемника Фрича, и я прежде всего предложил фон Рундштедта. Он ответил, что он очень высоко ценит его и готов принять без дальнейших возражений, даже несмотря на его враждебное отношение к идеологии национал-социализма. Никакие подобные соображения не были бы препятствием, сказал Гитлер, но он слишком стар для этой работы; очень жаль, что он не на пять или десять лет моложе, тогда выбор бы автоматически пал на него. Поэтому далее я предложил имя Браухича.

Фюрер с минуту помолчал, затем внезапно спросил: «А почему не фон Рейхенау?» Я тут же сказал ему, что было моими мотивами: не вполне цельный, нетрудолюбивый, назойливый, довольно поверхностный, его мало любят, и это солдат, который ищет удовлетворения своего честолюбия больше в политике, чем в чисто военной сфере. Гитлер признал, что, хотя я и прав, оценки мои слишком жестокие. В противопоставление я рекомендовал Браухича как стопроцентного солдата, способного организатора, воспитателя и лидера, высоко ценимого армией. Гитлер сказал мне, что он сам поговорит с Браухичем и что пока наш разговор должен остаться в полной тайне; он поговорит с Фричем на следующий день. Мне было приказано снова прибыть на следующий день. Пока решенной была только отставка Бломберга.

Когда я позвонил на следующий день Гитлеру, он был крайне возбужден. Фрич побывал у него перед этим и конечно же отрицал чудовищные обвинения, выдвинутые против него; но он оставил впечатление пораженного и взволнованного человека. Кроме того, из тюрьмы доставили свидетеля, который свидетельствовал против него, и поставили его у входа в здание рейхсканцелярии так, чтобы он хорошо мог разглядеть Фрича. Затем этот человек подтвердил, что это был тот самый офицер; другими словами, он заявил, что опознал его вновь. Фрич, таким образом, сказал Гитлер, попадал под сильное подозрение, и теперь ему нельзя больше оставаться главнокомандующим сухопутными силами; его на некоторое время посадят под домашний арест. Тогда возмущение Гитлера обрушилось на Хоссбаха; этот офицер, его личный адъютант, бесстыдно действовал за его спиной и, несмотря на его запрет, предупредил Фрича о готовящемся. Хоссбах лишился доверия, и он больше не желает его видеть; я должен был объяснить это Хоссбаху и немедленно предложить кого-нибудь на его место. Поскольку мне уже было поручено Бломбергом несколько месяцев назад подобрать в Генеральном штабе майора, способного заменить Хоссбаха, если бы тот, как предполагалось, был назначен на передовую, я, после довольно трудных размышлений, в конечном счете выбрал майора Шмундта, которого я хорошо знал со времени моей работы в отделе Т-2, кроме того, он был моим полковым адъютантом в Потсдаме. Я предложил его кандидатуру Гитлеру, и он согласился. Он принял должность несколько дней спустя, без какого-либо введения в курс дела, и сразу же навестил меня. Оставалось еще неприятное для меня обязательство – проинформировать Хоссбаха, что он уволен без какого-либо официального прощания.