Мемуары фельдмаршала - [18]

Я потратил некоторые усилия, составляя такой подробный отчет об этом деле, чтобы по крайней мере одна правдивая версия была передана на бумаге: версия Гисевиуса и другие слухи и сплетни, ходившие в кругу генералов и партийных руководителей, необоснованны и лживы. Предположение, что тайная полиция приложила руку к делу Бломберга, явно ошибочно. Что касается Фрича, я и сегодня все еще считаю, что обвинение против него было сфабриковано для того, чтобы его дальнейшее пребывание на этой должности стало невозможным: я не знаю, кто стоял за этим, скорее всего, либо Гиммлер, либо Гейдрих, его злой гений, ведь в СС и вооруженных силах было хорошо известно, что Фрич был непримиримым противником военных устремлений СС, когда штурмовые подразделения утратили свое влияние.

Всю первую неделю после 4 февраля я пребывал в изумлении в связи с моим назначением на должность начальника ОКБ – Верховного командования вооруженными силами, и, естественно, я никогда не предполагал, что принятый мною меч был обоюдоострым. Это становится ясно из записей, занесенных Йодлем в его дневник, что я тогда мог дать ему только краткое изложение событий.

Возможно, речь, произнесенная Гитлером перед его берлинскими генералами накануне встречи кабинета министров, заслуживает, чтобы немного упомянуть о ней: он тактично объявил, что произошло и каковы результаты этого и что он принял на себя должность Верховного главнокомандующего вооруженными силами, в то время как было учреждено верховное командование во главе со мной. Только генерал фон Манштейн спросил, будет ли также назначен начальник Генерального штаба вооруженных сил, на что Гитлер ответил, что должность вакантна до тех пор, пока не появится подходящий человек.

Тогда я полностью осознавал, что я, как послушник, стоял перед лицом огромных трудностей и что я вступил в новый мир, но с другой стороны, я обнадеживал себя мыслью, что я смогу найти поддержку среди моего хорошо знакомого старого вермахта моего управления вооруженных сил, чтобы надлежащим образом выполнить задачу, возложенную на меня; но что она будет фактически неразрешимой и что я стану жертвой необузданной диктатуры Гитлера – такие вещи невозможно было предугадать. Для выполнения его планов, которые нам были неизвестны, ему нужны были безвольные инструменты, не способные препятствовать ему, люди, которые были бы покорны и верны ему в истинно солдатских традициях. Как легко осуждать это тем, кто не стоял под ядрами и пулями и кто день ото дня не сталкивался с таким дьяволом, каким был этот человек! Я не отрицаю, что я тоже ошибался, возможно, я упустил возможность заставить его по крайней мере сколько-нибудь сдерживать себя; но в военное время, когда на карту было поставлено все, это было вдвойне тяжело. Теперь я свято убежден, что это было бы в равной степени невозможно и любому другому генералу, даже если бы он был упрямее, решительнее и умнее меня, – остановить наше падение в бездну.

Почему Браухичу не удалось сделать этого? Почему генералы, которые так охотно называли меня услужливым и некомпетентным подхалимом, не смогли добиться моего устранения? Разве это все было так трудно? Нет, не было: правда была в том, что никто не был готов заменить меня, потому что каждый из них знал, что он потерпит такую же катастрофу, что и я.

Принимая во внимание искренность в моих отношениях с Браухичем, ему было совсем не трудно настроить Гитлера против меня или пробудить в нем недоверие ко мне, в этом отношении Гитлер был весьма чувствителен и всегда шел до конца. Я узнал у самого Браухича, что в 1939 г. [генерал] Мильх, министр авиации, был предложен на мое место. Безусловно, и со стороны вооруженных сил были бы попытки устранить меня, если бы они нашли хоть одного человека, готового принять мою тяжелую должность. Но им было удобнее изводить меня и перекладывать всю ответственность на мои плечи; и никто не стремился хоть как-нибудь помочь мне и встать на мою сторону. Я сам три раза предлагал Гитлеру заменить меня фон Манштейном: первый раз это было осенью 1939 г., перед началом нашей кампании на западе; второй раз в декабре 1941 г., когда ушел Браухич; и третий раз в сентябре 1942 г., когда у него вспыхнула большая ссора с Йодлем и мной. Но, несмотря на его часто высказываемое восхищение выдающимися талантами Манштейна, Гитлер явно боялся совершить такой шаг и все время отклонял мое предложение; была ли это праздная леность с его стороны из-за какого-то другого невысказанного его недовольства им? У меня нет никаких представлений. Никто не может знать, каким несчастным я чувствовал себя на моей новой должности; возможно, только до определенной степени Йодль. Мое признание в конце заключительной речи на процессе сказало все, что необходимо было сказать; оно показало, что по крайней мере в конце я стал мудрее, кем я тогда был.

Ради меня и моей семьи как я хочу, чтобы мне позволили умереть честной достойной солдатской смертью; почему судьба не дала мне ее тогда, 20 июля 1944 г., во время покушения на Гитлера?

Глава 3 1938 – 1940: ОТ АВСТРИИ ДО КОНЦА ФРАНЦУЗСКОЙ КАМПАНИИ