Мемуары - [54]

Полномочный министр Мальтийского ордена при русском дворе граф де Литта и его брат, папский нунций при императоре, а позже кардинал, поспешили пойти навстречу желанию императора и поддерживали его. В Мальтийском ордене было принято употребление польского языка. С тех пор как маршал Понинский, опозоренный и изгнанный сеймом при первом разделе, взял в свои руки дела этого ордена и торговал его имуществом, орден этот был у нас на плохом счету: но командорства ордена еще существовали в Польше. Их разыскали и восстановили. Павел учредил их и в России, не стесняясь различием религий.

Литта составил по старым обрядам церемониал торжественного капитула, на котором должно было состояться посвящение нового гроссмейстера. Император несколько раз появлялся на троне в одежде гроссмейстера, с крестом гроссмейстера де ла Валетта на шее, который ему поспешили прислать из Рима. Павел страстно любил обряды; он хотел, чтобы присутствовавшие относились к ним с глубочайшей серьезностью и придавали им особенное значение. Мы с братом были назначены командорами и вынуждены были надевать старинный костюм ордена: длинные мантии из черного бархата, с вышитыми крестами и поясами. Были подготовительные собрания капитула, предшествовавшие возведению императора в гроссмейстерское достоинство. Все это невольно принимало характер театрального маскарада, вызывавшего улыбки и у публики, и у самих действующих лиц, исключая только самого императора, вполне входившего в свою роль. Секретарем капитула состоял у нас старый наш знакомый Мезоннеф, француз, искавший в молодости счастья в Польше, имевший там успех у дам и через них достигший чина в армии и креста Мальтийского ордена. К старости он приехал в Россию поправить свое состояние, дважды уже промотанное им. Литта дал ему место секретаря. Он хорошо владел пером, умел подготовлять материал для заседаний капитула и владел, к удовольствию всех членов, протокольным слогом.

Эта причуда императора Павла способствовала его ссоре с Англией, которая, не давая окончательного ответа, под разными предлогами отказывалась уступить ему остров Мальту. Единственным результатом наших гроссмейстерских заседаний был брак Литты, освобожденного от своего обета Папой и женившегося на графине Скавронской, любимой племяннице князя Потемкина, еще очень красивой женщине, принесшей своему мужу в царствование императора Александра богатое состояние и высокое положение в России, где он умер в чине обер-камергера. Княгиня Багратион была его belle-fille, доходами с ее имений он заведывал очень усердно и исправно. В эту эпоху постоянных перемен обычные низкие и постыдные интриги примешивались ко всем событиям дня. В то время как император воображал, что разбил цепи, которыми, по его мнению, он был ранее опутан, Кутайсов вступил в связь с Шевалье, красивой женщиной, прекрасной актрисой, приглашенной в придворный театр. Этой особой сильно увлекался Биньон, французский посол в Касселе, но она предпочла ему более заманчивые ухаживания лакея Павла. Эти любовные интриги давали повод к взаимным откровенностям, придававшим большую пикантность тем минутам, которые господин проводил с своим лакеем, и это усиливало влияние последнего.

Политические вопросы увеличили нервное возбуждение императора. Австрия добилась союза и помощи России. Граф Растопчин, с тех пор как он был вновь призван ко двору, дал определенное направление департаменту иностранных дел, которым он управлял с большой энергией и свойственным ему умом. Вся честь нового союза и его первых успехов была приписана ему, и его друзья любезно повторяли, что Питт и Растопчин — два великих человека своего времени.

Суворов снова был призван к службе. Он был в опале со времени восшествия на престол Павла, и, высланный в свои владения, находился под строгим надзором как сторонник Екатерины. Передавали его язвительные замечания насчет правления Павла, новых правил и мундиров в армии, над которыми он позволил себе довольно неумеренные шутки.

Как только он понадобился императору, тот осыпал его почестями и любезностями. Суворов отправился в поход и одержал поразительную победу над французской армией, во главе которой уже не было Бонапарта. В 1796 г. и в последующие годы мы радовались невероятным успехам Бонапарта; в них мы видели зарождение надежды на восстановление Польши. Мы называли его «лучшим другом», чтобы не скомпрометировать себя, называя его по имени. Теперь же каждая победа, одерживаемая над французами, казалась нам ударом кинжала по нашему отечеству.

Двор находился в Павловске, когда пришли известия о первых успехах Суворова.

Старый казак, генерал Денисов, которого Костюшко разбил при Раклавице, находился теперь при дворе. Ему доставляло злобную радость следить за выражением наших лиц при каждом известии, приносимом гонцами из Италии о победах. Он повторял нам: «Я вам говорил, что французы будут побиты, это и не могло быть иначе. Россия везде и всегда будет разбивать своих врагов. Она непобедима». Убеждение очень ценное для правителей этой страны, пока оно сохранит свою силу.

Постоянно служились благодарственные молебны. Государь смешивал свои любовные похождения с делами политики и благочестия. Он клал победные трофеи, добытые его войсками, к ногам дамы своего сердца. Она похвалила однажды тот неопределенный цвет, который называют «верблюжьим». Для ее удовольствия отдан был приказ, чтобы все покрывалось этим цветом. Павел заставлял в театрах играть пьесы из времен рыцарства, и ему казалось, что на сцене представляли его самого, что он был то Баярдом, то Нему-ром. Он велел напечатать в газетах вызов от своего имени всем тем монархам, которые не желают действовать с ним заодно, чтобы поединком разрешить несогласия. (Это было сделано по адресу короля Пруссии, отказавшегося присоединиться к союзникам.) Павел оказался бы в большом затруднении, если бы его вызов был принят, потому что он не отличался храбростью. Например, он очень робел, сидя верхом на лошади, что замечалось при каждом кавалерийском учении и часто мешало маневрированию войск, потому что император, находясь перед фронтом, задерживал каждое движение и вследствие этого нельзя было выполнять атаки должным образом.