Memow, или Регистр смерти - [18]

Мое грядущее — это я уже знаю — будет окрашено горьким привкусом одиночества, потому что далее после развода я, конечно, даже думать не смогу о новом браке. Вот почему я предпочитаю оглянуться назад, посмотреть в зеркало прошлого.

Я была честной, добродетельной женщиной, женой, беспредельно преданной мужу. Впрочем, иначе и быть не могло, потому что я всегда чувствовала себя прочно связанной, более того, посвятившей себя человеку, который женился на мне. Сейчас я даже спрашиваю себя, в какой мере я любила его, но не могу ответить на этот вопрос, так как не имела возможности сравнивать, ведь у меня не было никаких других мужчин, кроме моего мужа.

И если говорить о любви, то не мне, конечно, судить, что это такое, ведь я не знаю других чувств, кроме тех, какие питаю к своим самым близким людям. Еще с детства, с юности мне внушали, что любовь к мужчине — это прежде всего чувство уважения, покорности, необходимой привязанности. Так или иначе, исключительное чувство, и оно должно быть целиком отдано человеку, с которым соединяю себя узами брака.

Мои родители, в Техасе, определив меня учиться, стремились дать мне образование еще и потому, что имели возможность сделать это, но, должна признаться, — от занятий, от учебы в школе у меня почти ничего не осталось в памяти, потому что истинная цель моей юности и молодости была только одна — стать хорошей супругой, идеальной женой.

И все действительно произошло так, словно совершалось по какому-то плану, по четкому, предначертанному плану. В нужном возрасте я встретила нужного человека, который в свою очередь нуждался в такой жене, как я, родившейся и выросшей для того, чтобы быть женой, то есть ровно половиной своего мужа.

Половиной. Эта задача тотчас стала для меня целью, какой следовало достичь с предельным усердием. И чем больше Эдгар показывал мне, что ценит и одобряет мою добрую волю и мои усилия, тем активнее я старалась превзойти себя и отвечать его ожиданиям. И все, казалось, шло превосходно, ничто не только не предвещало полного разрыва наших отношений, но трудно было даже предположить, что они могут хоть как-то испортиться. Более того, если нужен был пример, чтобы опровергнуть утверждение, будто современную семью охватил кризис, таким примером можно было считать наш брачный союз.

Не припомню точно, когда появились первые признаки беды. Могу сказать только, что первые симптомы обнаружились как раз тогда, когда мы оба, Эдгар и я, прилагали особенно много усилий, чтобы сделать наш брак совершенно идеальным, образцовым.

Мысль о том, что я являюсь половиной собственного мужа, превратилась для меня в своего рода навязчивую идею, настолько сильную и возбуждающую, что я невольно постоянно задавалась вопросом, каким еще образом, в какой еще форме я могла бы заявить о ней, доказать и подтвердить сам этот факт.

Я начала с образования. Не говорю о культуре, потому что знаю — это дело сложное и непосильное в моих условиях. После того как я стала безупречной домашней хозяйкой, не упускавшей ни одного совета рекламы и женского кружка, я поняла, что для социальных нужд нашей семьи, для полезных дружеских связей, для знакомств и визитов, необходимых Эдгару, нужно, чтобы я была способна принимать участие в светских беседах в гостиных, а для этого я должна быть хоть немного более образованной и осведомленной.

Я была более или менее невежественной, когда решила кое-что почитать. Так или иначе, я не падала духом и взялась за дело со своим обычным усердием, так что быстро сделала успехи.

Первый инцидент, наш первый серьезный спор, произошел однажды вечером, когда муж узнал — так как я спокойно сообщила ему об этом, — что книги я читаю только до середины. Он почему-то обвинил меня в лености, поверхностности и не захотел понять, что я всего лишь ограничивалась задачей, которая, на мой взгляд, стояла передо мной как перед его половиной. Читать ли другую половину книги или читать ее всю целиком, если она нравится, он волен был решать сам, потому что был главой семьи, и решать это надлежало ему, Эдгару, как второй половине нашего союза. К тому же, видя, что мы всегда и везде заявляли о себе как о двух телах и только одной, единой душе и чувствовали себя полностью реализованными в браке, разделение нашей задачи поровну на каждого было, на мой взгляд, в высшей степени разумным и бесспорным. Когда я высказала ему эти свои соображения несколько дней спустя, Эдгар заявил, что я сошла с ума. Это меня расстроило и глубоко обидело.

Я продолжала поступать по-прежнему и стала шире применять на практике свою концепцию половины. Я делала только половину покупок, только наполовину убирала квартиру, даже ужина готовила только половину. Отношения между нами ухудшались, и очень стремительно, но я была непреклонна, отвергая доводы Эдгара, который хотел определить наши роли в зависимости от нечеткого и неопределенного разделения наших обязанностей — разделения качественного, а отнюдь не количественного, как, на мой взгляд, было бы справедливо. Так, например, поскольку он работал всего полдня, я готова была работать вместо него половину его половины дня. Но он не пожелал согласиться со мной.