Мемориал - [77]

Страшный смысл этих слов постигаю не сразу. Мне уже не по себе, или есть какая-то черта, которую трудно переступить… Душа боится, не хочет знать всех подробностей того, как умерли эти люди. И только беспокойная мысль продолжает доискиваться до истины.

«Что же с ними произошло, к а к  они погибли?»Мне приходилось присутствовать при вскрытии могил расстрелянных эсэсовскими карателями на Украине и в Белоруссии — там находили, и то не всегда, лишь след от пули: крошечную дырочку в черепе. Еще меньше следов, оставалось от сожженных в печах крематория: небольшая кучка серого пепла… «Нет, — теперь я уже сам опровергаю себя, — здесь другая причина. Уж не взорвали ли их?» Но в ту же секунду отметаю и это предположение. Стали бы эсэсовцы тратить для таких целей дорогостоящую взрывчатку.

И снова возвращаюсь к этой версии. Вспоминаю Мюнстер, вытащенные из развалин трупы. «Их разбомбили!» Мысль ударяет как молния, высвечивая еще одну картину: лето сорок пятого… Война кончилась, на станции Гютерсло стоит поезд, украшенный цветами и кумачовыми транспарантами. На Родину отправляется первая группа моих соотечественников, освободившихся из фашистской неволи.

Я — спецкор нашей «Родина зовет!», приехал за материалом для очерка. Отойдя в сторону, интервьюирую одного из отъезжающих, молодого мужчину с темным лицом в мелких точечках. Странное лицо, в него словно дробью выстрелили в упор. Наверно, этим оно и привлекло меня…

Мужчина рассказывает о себе. Он гражданский, из Крыма, обрусевший грек, по профессии винодел. В армию не попал по здоровью, немцы же отправили его сюда, на тяжелые работы. Где только не трудился — и в хозяйстве у бауэра, и на торфяных болотах… Хватил всякого. Летом сорок четвертого загнали на завод у голландской границы, выпускающий газогенераторы. Завод был большой, работали там немцы, русские, поляки, югославы, французы. Немецкая охрана свирепствовала, чуя близкий конец рейха. Однако люди держались. Жили надеждой на освобождение, на встречу с Родиной.

И добавляет, как бы оправдываясь:

— Были, конечно, и такие, кто не просто ждал… Только конец их ожидал страшный…

Мужчина останавливается. На меня смотрят его темные, в красных ободьях, глаза, словно спрашивают: продолжать или нет? Я киваю.

— Перед Новым годом прибыло к нам пополнение — группа пленных офицеров из штрафного лагеря. Привезли их под сильной охраной и поселили в бараках из железобетонных плит, с узкими окошечками, в которые и лица-то как следует не увидишь, двери же были из железа. Нам приказали с этими людьми не общаться, предупредили: если заметят кого из наших вместе с ними — всем расстрел. Только ведь одним страхом не возьмешь. Нашлись смельчаки — то один другому на ходу слово шепнет, то записку передаст. А перед приходом союзников, дней примерно за десять, стали что-то готовить. Среди нас прошел тайный слушок, что не дадут эти офицеры нашим мучителям безнаказанно уйти… Вроде бы уже и оружие у них заготовлено, они его где-то в цехе прячут… Гордились мы ими в душе. И может, присоединились бы…

Рассказчик смотрит, пытаясь угадать: верю я ему или нет.

— Наверно, так и случилось бы, — продолжает он. — Но в один из мартовских дней началась страшная бомбежка местности. «Летающие крепости» союзников сметали с лица земли все живое. Он спал после смены, когда послышался приближающийся свист бомб. Его разбудили взрывы чудовищной силы. Все побежали в бомбоубежище, оборудованное под заводоуправлением. Он же потерял свои колодки и отстал. Боясь наказания, не стал догонять строй, а спрятался тут же, в заводском дворе, нырнул в какой-то люк.

Над головой у него грохотало, будто рушились горы, крышка люка раскалилась от огня. Ему приходилось забираться все глубже и глубже под землю. Наконец он добрался до воды и просидел так, пока не кончился этот ад.

Когда на третьи сутки он выбрался из своего убежища, то не узнал местности. Вокруг громоздились груды кирпичей, скрюченных железных балок, изуродованных машин… Бараки лежали на земле, будто сбитые щелчком картонные домики. Среди этого хаоса бродило несколько человек в серых халатах, с носилками. Это были спасатели из Общества Красного Креста, не то немцы, не то голландцы. Не увидев больше никого, он обратился к одному из них с вопросом: где его товарищи? Ответа не последовало или он не расслышал, так как в ушах еще звенело. На вопрос, куда ему идти, мужчина в халате махнул рукой: иди куда хочешь… И тут он увидел, что люди в халатах собирают чьи-то останки — изуродованные трупы, оторванные ноги, головы… Огляделся. Поблизости на земле лежало несколько треснувших железобетонных плит, в одной из них узкое зарешеченное окошечко… Страшная догадка осенила его: он находился на месте, где стоял барак пленных офицеров, их мучители не открыли им двери, когда началась бомбежка.

— Они погибли все до одного, — помолчав, заключает он. — А наши разбежались кто-куда…

Он переночевал в перевернутом и обугленном вагоне узкоколейки, завернувшись в какие-то тряпки, а наутро увидел в долине за рекой огромных, чудовищных стрекоз или птиц, из брюха которых выбегали солдаты в незнакомой зеленой форме, с автоматами наперевес. Это были американцы, они высадились на пепел и, почти не встречая сопротивления, двинулись на восток…