Меморандум - [43]

Вот мой стол, за которым я делал уроки. Я открыл дверцу, выдвинул один за другим ящики, там оказались мои тетради со стихами. Вот комод, в котором обнаружил некогда белого пушистого зайчика, вот робот, который мы собирали с Сергеем, правда без моторчика и лампочек. А вот нечто вроде детской энциклопедии — «Книга для детского чтения» с портретом Сталина на обложке — по ней я учился читать и узнавал окружающую жизнь. А вот и моя лупа, заржавелая, в пыли, но стекло вполне рабочее, без трещин… я поместил находки в сумку.

Когда-то эта квартира казалась мне просто огромной. Вот в этой ванной мы с Борькой играли в кегли, по коридору я катался на трехколесном велосипеде, а на балконе я загорал, читал книги и писал стихи, рассказы, письма. На этой кухне-столовой за большим столом собирались по пятнадцать едоков — дом отца славился хлебосольством. Сейчас квартира показалась чуть ли не крошечной. Да еще всюду мусор, пыль, птичий помет, запах тлена… Юра молча ходил за мной следом и вздыхал: «живут же люди, экие хоромы раньше строили!» К сердцу будто присосалась пиявка, я стал задыхаться… В затемненном углу детской что-то зашевелилось, словно из младенчества вернулся ужас, терзавший меня — то был черный рогатый баран на лысых ногах с копытами, смердящий серой и кислятиной; это чудовище выходило из тени и нависало надо мной, обжигая злющими холодными глазами фашиста. Я осенил себя крестом и решительно шагнул к черному углу — никого, ничего, только горка мусора и старый башмак.

Честно говоря, я отвергал слова Геннадия Шпаликова из его знаменитого стихотворения. С какой стати «никогда не возвращайся в прежние места»! Если тебе нечего делать в прошлом, если тебя жжет стыд за подлость — тогда конечно! А если из памяти всплывают только светлые солнечные моменты, если картинки из детства утешают и поднимают настроение? Но вот я сам выхожу из дома своего детства, унося в душе мусор и пыль руин, и шепчу полные горечи стихи, врезавшиеся в память:

По несчастью или к счастью,

Истина проста:

Никогда не возвращайся

В прежние места.

Даже если пепелище

Выглядит вполне,

Не найти того, что ищем,

Ни тебе, ни мне.

Путешествие в обратно

Я бы запретил,

Я прошу тебя, как брата,

Душу не мути.

Юра сказал:

— Ну да, всё верно, дом без хозяев быстро разрушается. А ведь хозяином дома был твой отец. Он уехал, и всё пошло насмарку. А воспоминания детства ты, Лешка, не предавай, пусть они живут в душе и оттуда согревают, в холодные дни и ночи. Как же без них-то!..

— Спасибо, друг, ты, наверное, прав. Спасибо.

— Да не на чем. Давай ключи стражу вернем.

Сторож мирно посапывал в бытовке, полной табачного дыма, винных паров и пыльной духоты. Мы решили его не будить, повесили ключи на гвоздик, закрыли дверь и тихие, грустные, задумчивые, покинули руины.

— А давай пойдем на пляж, — предложил Юра, не умеющий долго скучать. — Речная вода смоет негатив, может и жизнь наша не покажется такой печальной.

В последний день Николай Евгеньевич пригласил нас в гости. Разумеется, в центре кулинарной композиции краснел борщ и белело сало, пяти сортов. Старик жил один, жену похоронил, дети разъехались по стране, навещают редко, внуков еще не видел.

— А ты знаешь, Леша, твой папа вовремя отсюда съехал. После вашего переезда один за другим наши друзья-товарищи стали уходить: инфаркт, инсульт, астма, белокровье, рак горла… Только я что-то задержался… А знаешь, что послужило причиной отъезда?

— Отец говорил что-то про экологию, — прошамкал я набитым ртом. — Еще ностальгия по России замучила.

— На самом деле произошло вот что. Как ты знаешь, в прежние времена, любой начальник кроме всего прочего автоматически становился внештатным сотрудником КГБ. Его как-то послали по линии спецслужб на запад республики. Там фактически продолжалась война. Бандеровцы то там, то сям поднимали головы и устраивали резню русских и евреев, взрывали мосты, устраивали теракты на железной дороге, расстреливали коммунистов. Ну, партия и правительство решили устроить западэнцам чистку. Отца твоего послали в помощь военным строителям.

Отработал он там с месяц, вернулся сам не свой. Сидел тут на твоем стуле и чуть не плакал: да там советской власти никогда и не было, население — сплошь бандиты, даже дети пальчиками стреляли в нас, обещая вырасти и убить любого русского. Конечно, особисты очередное восстание погасили, только надолго ли? Понял он, что русские восстановят Днепрогэс, военные заводы, построят жилье — и скоро начнут их отсюда просто вытеснять. С тех пор он и решил вернуться на родину, к родным березам. И правильно сделал! А сейчас, сам видишь, кто уехал, кто умер, еще лет пять-десять и тут такое начнется… Ты знаешь, Алеша, как я люблю твоего отца, тебя… — Старик едва сдерживал слезы. — Вы мне родней моих родных. Только вот что я тебе скажу: сюда больше не приезжай. Попрощайся с малой родиной и живи на большой. Прости, сынок…

Вагон дернулся, звякнули стаканы, перрон плавно поплыл за мутным стеклом, унося город моего детства вдаль, в прошлое, навсегда. Я чувствовал себя обворованным, выпотрошенным, пустым. Что же это, у меня отняли родину, детство, самые лучшие годы? Да нет же, нет! Не отдам!.. Слышите вы, те самые, кто отнимает у народа Богом данные богатства, историю, всемирно признанные открытия и победы, красивых женщин и детей!.. На этот раз вам не удастся отнять у меня украинское детство, пронизанное солнцем, любовью, дружбой. Не отдам ни вам, ни кому другому то, что увёз с собой в сердце, то, что положил на хранение в Царстве Небесном, куда ворам не дотянуться ни за какие воровские деньги — никогда, навечно.