Мелочь - [4]

Первый его банк, а затем и второй перестал вмещать все его наличные деньги. После жестоких мук сомнений — ради всего святого, не потратить ли денег, — Лемминг купил дом на снос, а потом другой, оснастив каждый решетками на окнах и железными дверями замками с часовым механизмом. Наконец, когда он уже не мог отстраиваться вширь или вверх, Лемминг стал углубляться вниз, пристраивая глубокие подвалы под своими домами. Он любил сидеть в своих сокровищницах, как в церкви. Когда внизу грохотало метро, его орда отвечала серебряным хором. В этом денежном гимне веселым контрапунктом звучала служба по налогообложению. Лемминг стонал от их размеров налога, но тогда произошел выброс пятицентовиков. На десятом году, когда его высокомерие сравнялось с его богатством, он позволил себе праздную шутку насчет дохода.

«Смотрите, — любезно снизошел он, предложив измотанному налоговому инспектору остатки диетической «колы». — Вместо того, чтобы подсчитывать все это, просто скажите мне, сколько нужно президенту. И пойдемте, присоединитесь ко мне за ужином. В «Макдональдсе» специальное предложение с маленькими бургерами».

Десятилетия проходили величественным парадом под звенящую серенаду прибыли. Гонвилль Лемминг стал равнодушен к слабым звукам наверху в полночь, старел вместе с коллекционером Номер Пять, всегда пунктуальным, всегда педантичным в отчетах. В один сочельник, охваченный несвойственным ему духом Рождества, Лемминг оставил в Коллекционной комнате как подношение мясной рулет с прошлой недели, вчерашний салат, растворимый кофе и карточку магазина подержанных товаров от веселого благотворителя, для привлечения лояльности Номера Пять.

Ему не стоило подслушивать выражения благодарности. Сантименты, доносившиеся из-за двери, звучали гораздо громче и красочнее обычного, общее их направление определяло Лемминга, как, мать его, скаредного сукиного сына, который разрушает сиротские приюты для забавы и которому его долбаное скопидомство не позволяет купить даже спичек.

Потом пуф! — тишина и запах пота, пузырящийся в воздухе, словно забытый мясной рулет.

На последнем году жизни, во время тяжелой национальной депрессии и странной нехватки металлических денег, Лемминг завершил свою скаредную жизнь подвигом, ссудив правительству взаймы десять миллиардов наличными всего лишь на восемнадцать пунктов от семи процентов. Президент содрогнулся, но подписал.

— Что тут плохого? — успокоил его Лемминг, оставив ручку на память. — Ваши люди больше расходуют на пластик.

Но, черт побери, ему по-любому было необходимо пространство под хранилище. Он подумывал позволить грубому, но неутомимому Номеру Пять сократить маршрут, пропуская хотя бы менее состоятельные южные штаты, но передумал. Дело не в деньгах, а в принципе; потом этот подонок захотел бы отдыхать в выходные.

Накануне своей смерти Лемминг грыз вчерашнюю выпечку и писал уведомление о потере права выкупа за Белый дом, добавив, что он мог бы увеличить их кредит, если бы получил Пентагон в свое распоряжение для хранения монет, Монетный двор, чтобы выпускать новый «летоминг пенни». У шатающегося правительства не будет другой альтернативы, как это принять. Он запечатал уведомление и вернулся к чашке горячего кофе, оживленный и прекрасно себя чувствующий. Он всегда спал в Коллекционной комнате в эти годы заката, закрывая глаза с видом дневных трофеев и открывая их на ту же самую утешительную перспективу. Этой ночью, в последний раз любовно погладив цилиндрики четвертаков, Лемминг заснул сном праведника и больше не проснулся.

Первый намек на его кончину случился, когда он сел следующим утром и оставил тело все еще лежащим на спине, холодным и твердым. Когда он потянулся к деньгам, для успокоения, его рука просто прошла через них.

— Хлеб реален. Вы — нет, — объявил Дж. Б. с подержанного моррисовского стула^[4], когда он перелистывал страницы контракта Лемминга, теперь подлежащего выполнению. — Подъем, подъем, Г. Л., Номер Пять с благодарностью удалился к подножному корму и своему хобби после многих лет бесперебойной работы для вас. От имени администрации я надеюсь, что нет никаких претензий.

Чисто по привычке Лемминг пожелал еще одного хорошего выметания Манхэттена. Город Развлечений был всегда хорош для собирательства, и он планировал вскоре открыть местный армейский/флотский магазин для продажи излишков пайков C.

— Нет, я полагаю, нет.

— Хороший мальчик. Сделка есть сделка, верно?

— Разве я спорю? — Лемминг расправил свои эктоплазменные плечи, вздохнув о навсегда утраченной выгоде. — День за день, по соглашению.

— Проверим. — Дж. Б. молниеносно пронесся по контракту. — Сорок три года, три месяца, две недели и мелочь. Как дважды два, малыш. Мы добивались от вас исключения воскресений и, может быть, иногда, перерывов на кофе, но Номер Пять сказал «нет»: он не зарабатывал. Всегда были своего рода конвульсии; теперь же он сыт по горло. — Заостренные зубы блеснули корпоративной улыбкой. — И богу богово.

Лемминг почувствовал февральский холод предчувствия, вспомнив мясной рулет и проклятия.

— Кто — Номер Пять?

Контракт исчез в кармане пальто Дж. Б.