Мельник - [7]

— Что ж… а нарисуйте мне и это! А что? Мальчишки любят стрельбу и спецэффекты. И злость. За армию, разваленную настолько, что у нее нет салярки, танки глохнут, не выехав из части, а стрелять из пушек толком не умеет ни один новобранец. И сделайте мне их офицера, который, раз в жизни, решает, что будь оно что будет, но хватит ему выслуживаться, русский офицер он или не русский офицер! И вот уже наш городок с собственной маленькой армией… Фантасты вы, черт возьми, или кто?! Выдумайте мне это. Только сделайте не отбывая срок и отбивая бюджет, а с душой и мастерски.

— Без розовых соплей, — сказал Филипп, — но не скатываясь в чернуху.

— Чтобы хорошие парни по-настоящему круты и героисты, — заметил Константин, — а злодеи еще харизматичнее и вкуснее, и все же в итоге побеждает добро. И чтобы все это сделано интересно, с ненавистями и любовями, с горем и счастьем, с борьбой и интригами, раскачивая маятник действия на всю страну… а главное, с ветром свободы!

— Растяните мне это на сериал, на пяток превосходных сезонов…

— Гм-гм… — вклинилась я. Мне уже надоели эти прожекты. — Ну допустим, замысел я поняла… Но для чего было везти нас сюда? Я прекрасно умею держать язык за зубами. Работа гоуст-райтера меня вполне устраивает. Тем более что справедливый гонорар, как я понимаю, для вас не проблема…

— Вы здесь потому, — грустно сказал старик, — что некоторые розы распускаются только в оранжерее, под опытной рукой с секатором.

— Прощу прощения?..

— Сценарий купить можно, но разве можно купить вдохновение? Ну заплачу я вам сто тысяч… Мало? Миллион? А пусть и все десять! Что я получу? Если не откровенную халтуру, то в лучшем случае потуги угодить мне…

— Так вы хотите, чтобы я… — Я недоверчиво усмехнулась. Обвела взглядом комнату и все вокруг. — В домике вроде этого? Борец за свободу — с дулом у виска? Сам как последний раб?

— А вы думаете, — заметил Филипп, — что если вам заплатить десять миллионов, то, сидя дома на той самой Рублевке, в кабинете на мансарде в полакра, обделанной карельской березкой, за дубовым столиком размером с бильярдный, попивая коньячок и гоняя прислугу за лимоном с сахарной пудрой, вам будет лучше сочиняться про бунт униженных и обездоленных?

— Как показывает практика, — заметил Константин, — в таких кабинетах людям почему-то куда лучше думается не о деле, а о том, как бы убедить заказчика, что работа кипит, и результаты будут вот-вот.

— Мне нужна вовлеченность, девочка моя, — сказал старик. — Чтобы вы сострадали своим героям, жили в их шкуре… Страдали за них, страдали как они! По-настоящему. Чтобы вы не целились в абстрактного мальчика у телевизора, а выдавливали рабов из самих себя. Всерьез и честно, отжимая по капле, с юшкой и кровью! Чтобы ваша душа рвалась к свободе и справедливости так же, как у ваших героев!

Я отступила на шаг от стола. Оглядывая комнату еще раз.

Окно… Но перед ним был кабан. Выход… Там маячил второй. Ухмыльнулся, перехватив мой взгляд.

— Послушайте, ну вы же умный человек! — взмолилась я, уже чувствуя, как подступает отчаяние. — Вы же должны понимать, что это невозможно! Ни за год, ни за два, ни за пять! Один человек историю не изменит! Она течет так, как течет! Все нормальные общества когда-то прошли через стадию баронов-разбойников, хозяйничающих над быдлом! Это неизбежно! Сначала бароны-разбойники, за ними долгая череда переделов, пока те, в чьих руках в итоге осела собственность, не побеспокоятся о том, чтобы переделов больше не было. Пока не сообразят, что удержать награбленное голой силой трудно, ведь сзади подпирают молодые да резкие, которым нужно все и сразу, а терять нечего… И вот тогда-то, для себя, а не для абстрактного народного блага, они сделают нормальную полицию и суды, которые будут защищать их статус кво под девизом святой частной собственности. И вот только после этого, когда сменится еще поколения три, в стране могут народиться те люди, о которых вы мечтаете, гордые и свободные…

— Введение из пособия для эмигранта, — тихо заметил Степа. — «Почему я убегаю из России, но не должен стыдиться своего бегства».

Старик не обратил на него внимания.

— Ну да, ну да… Я часто слышал это, девочка, и от очень умных людей… Может быть, так оно все и есть. Возможно, только так оно и возможно… Божьи мельницы мелют медленно… Но еще три поколения, девочка?.. Для вас это пока просто слова. Вы представляете, когда это будет? Внуки моих внуков. Я этого уже не увижу. А знаете, как хочется? Очень хочется… Божьи мельницы мелют медленно.

Я снова заметила, что он странно произносит эту присказку, напирая не на «медленно», а на «божьи мельницы».

— Чтобы вам было легче, — заметил Филипп, — ваша работа будет контролироваться. В том числе и физическими наказаниями, если дело дойдет до халтуры и лени.

— Или, упаси боже, открытого саботажа, — добавил Константин.

Лысеющий человек в темном вдруг нервно хрюкнул и выдернул руку из кармана и тут же сунул ее за спину, будто пряча подальше. Но я успела заметить, что его рука обмотана в платок, испачканный чем-то темным и засохшим.

Я вдруг поняла.

С жуткой ясностью осознала, почему этот разговор происходит именно посреди болота.