Мельник из Анжибо - [10]

Но наша путешественница вскоре потеряла из виду это великолепное зрелище. Как только вы начинаете спускаться по склону, ведущему в Черную Долину, картина сразу меняется. Двигаясь по дорогам, то поднимающимся, то вновь устремляющимся вниз, между двумя рядами высоких кустарников, вы не находитесь над краем обрыва, за которым — пропасть, но сами эти дороги можно назвать пропастями.

Садящееся за деревьями солнце придает им своеобразное обличье какой-то странной красоты и дикости. То убегает такая дорога в густые заросли, загадочно петляя и прячась в них, то тянется изумрудной лентой, заводя в тупик или в болото, то вдруг поворачивает на спуске так круто, что, скатившись с него, экипаж уже никак не может подняться обратно, — словом, непрерывно очаровывает воображение, грозя притом вполне реальными опасностями всякому, кто решится при помощи какого-либо иного средства передвижения, кроме собственных ног или в крайнем случае верховой лошади, пуститься по ее завлекательным, прихотливым и коварным извивам.

Пока солнце не скрылось за горизонтом, рыжеволосый автомедон[5] недурно справлялся со своей задачей. Он держался самой изъезженной, а следовательно — и самой разбитой, но зато и наиболее падежной дороги. Ему удалось благополучно преодолеть два или три ручья, следуя по колеям, оставленным на берегу проезжавшими здесь телегами.

Когда же солнце зашло, все дороги в ложбине быстро окутала мгла. На пути попался крестьянин, к нему обратились, и он с беззаботным видом ответил:

— Езжайте, езжайте дальше! Вам осталось не больше мили пути, и дорога сплошь хорошая.

Увы, за последние два часа это уже был шестой крестьянин, сообщавший, что остается проехать самую малость — «Этак с милю, не больше, и что дорога сплошь хорошая. На самом деле дорога была такая, что лошадь выбилась из сил, а путешественникам стало совсем невмоготу дольше терпеть эту муку. Сама Марсель начала опасаться, что они опрокинутся, ибо если при дневном свете возница и его резвая лошаденка ухитрялись нащупывать правильный путь, то в темноте было совершенно невозможно избежать ответвлений дороги, которые вследствие неровного рельефа местности столь же опасны, сколь и живописны, и то и дело резко обрываются, ставя путешественника перед необходимостью прыгать вниз с высоты в десять-двенадцать футов. Мальчишка-возница никогда еще не забирался так далеко в Черную Долину; он злился, клял все и вся на чем свет стоит — каждый раз, когда приходилось возвращаться назад, к месту, где они сбились с пути; жаловался на голод, на жажду, сокрушался о будто бы вконец загнанной лошади, не переставая при этом хлестать ее кнутом, и, разыгрывая из себя горожанина, посылал ко всем чертям эту дикую страну и ее тупоумных обитателей.

Не раз, видя, что дорога идет круто вниз, но на ней сухо, Марсель и ее люди вылезали из колымаги и шли пешком; но не проходило и пяти минут, как они оказывались у места, где дорога сужается и посреди нее из земли бьет ключ, водам которого некуда стекать, в результате чего образуется лужа, непреодолимая для женщины тонкого воспитания. Сюзетта, прирожденная парижанка, предпочитала, по ее словам, опрокинуться вместе с колымагой, чем испортить свои башмачки, шлепая по болоту, а Лапьер, который всю жизнь скользил в легких туфлях по лощеному паркету, был так неловок и настолько пал духом, что госпожа де Бланшемон не рисковала больше давать ему на руки ребенка.

Когда крестьянина спрашивают, какой дороги держаться, чтобы попасть в то или иное место, он обычно отвечает: «Езжайте, езжайте вперед и все время держитесь прямо!» Это такая шутка, что-то вроде каламбура, ибо «держаться прямо» — попросту значит идти на своих двоих, и попадет впросак тот, кому послышится «держите прямо»: ведь в Черной Долине нет ни одной прямой дороги.

Многочисленные овраги, по дну которых протекают маленькие речушки — такие, как Эндра, Вовра, Куарда, Тарда[6] и добрая дюжина других, вдоль течения несколько раз меняющих свое название и никогда не подпадавших под унизительное иго мостов или шоссе, заставляют вас тысячекратно отклоняться от вашего пути в поисках брода, причем нередко вам приходится повернуться спиной к тому месту, куда вы направлялись.

Подъехав к перекрестку, где был водружен крест в устрашение злым духам, колдунам и диковинным зверям, облюбовавшим, по крестьянскому поверью, это будто бы зловещее место, наши растерянные путешественники заговорили с нищим, который сидел на «камне мертвецов»[7]и, увидев колымагу, возопил: «Сжальтесь, люди добрые, над несчастным бедняком!»

Рослая фигура этого старца, ссутулившегося от годов, но еще крепкого и к тому же вооруженного огромной палицей, не предвещала ничего хорошего на тот случай, если бы пришлось схватиться с ним один на один. Черты его лица не были отчетливо видны, но хриплый голос звучал скорее требовательно, чем жалобно. Его понурому виду и грязным лохмотьям странно противоречила очевидная наклонность к шутовству: о ней говорили и увядший букетик и выцветшая лента на шляпе.

— Друг мой, — обратилась к нищему Марсель, подавая ему монету, — не знаете ли вы, где тут дорога на Бланшемон?