Мельница на Флоссе - [181]

Так они сидели, держась за руки, не глядя друг на друга и не произнося ни слова: мысли Мэгги были больше обращены к прошлому, к дням их любви и расставания; она видела Филипа, каким он был в Красном Овраге.

Филип понимал, что, услышав от нее эти слова, он должен быть вполне счастлив: в своей откровенности она была чиста и прозрачна, как горный родник. Почему же он не был счастлив! Вероятно, для того, чтобы утолить ревность, надо обладать даром всеведения, от которого не может укрыться даже самый неуловимый изгиб души.

Глава XI НА МЕЖЕ

Вот уже четыре дня, как Мэгги гостила у тетушки Мосс, и этой доброй женщине с отуманенными заботой глазами казалось, что никогда еще так ярко не светило раннее июньское солнце; а для многочисленных кузенов и кузин Мэгги ее визит составил эпоху, и они навсегда запомнили каждое ее слово, каждый жест, словно она была воплощением небесной красоты и мудрости.

Окруженная детворой, Мэгги вместе с тетушкой Мосс стояла на мощеной дорожке и кормила цыплят. Был тот мирный час дня, когда на ферме все затихает. Длинные и ветхие хозяйственные постройки вокруг пустынного двора оставались такими же унылыми, как и прежде, но разросшиеся в беспорядке кусты роз уже по-летнему пышно раскинулись над старой садовой оградой, а расположенный на пригорке серый деревянный дом казался при этом ослепительном полуденном солнце погруженным в вековой сон и находился в полной гармонии с разлитой в воздухе дремотной неподвижностью. Мэгги, перекинув шляпку через руку, с улыбкой смотрела на выводок крошечных пушистых цыплят у ее ног, как вдруг тетушка Мосс воскликнула:

— Господи боже мой, кто это въезжает в ворота?

Это был джентльмен на крупной гнедой лошади, взмыленные бока и шея которой свидетельствовали о быстрой езде.

Кровь прихлынула к лицу Мэгги, и сердце ее учащенно Забилось. Ее объял ужас, словно внезапно воскрес заклятый враг, лишь на время притворившийся мертвым.

— Кто это, милочка? — спросила тетушка Мосс, видя по выражению липа Мэгги, что всадник ей знаком.

— Это мистер Стивен Гест, — едва слышно ответила Мэгги. — Моей кузины Люси… Близкий друг моей кузины Люси.

Стивен был уже совсем рядом; он соскочил с лошади и тел к ним, на ходу приподнимая шляпу.

— Попридержи-ка лошадь, Уилли, — сказала миссис Мосс своему двенадцатилетнему сыну.

— Благодарю вас, не надо, — проговорил Стивен, беря под уздцы лошадь, нетерпеливо мотавшую головой. — Я должен не мешкая пуститься в обратный путь. Я к вам с поручением, мисс Таллпвер, — оно чисто личного свойства. Могу я попросить вас отойти со мной на несколько шагов?

Стивен казался измученным и раздраженным: такой вид бывает у человека, которого настолько одолели заботы или тревоги, что ему уже не до еды и не до сна. Он говорил отрывисто, словно неотложность поручения давала ему право не думать о том, как воспримет его визит и просьбу миссис Мосс. Добрая миссис Мосс, заметно робея в присутствии Этого, по всей видимости, надменного джентльмена, все еще в душе недоумевала, не следует ли ей снова предложить ему оставить лошадь и войти в дом; но Мэгги, чувствуя всю неловкость создавшегося положения и будучи не в силах хоть что-нибудь сказать в ответ, надела шляпку и направилась к воротам.

Стивен последовал ее примеру; он шел рядом, ведя на поводу лошадь. Они не обменялись ни словом, пока не вышли на межу и не прошли несколько шагов; тогда Мэгги, все это время смотревшая прямо перед собой, повернула обратно и высокомерно, не скрывая своего негодования, сказала:

— Мне нет нужды идти дальше. Не знаю, считаете ли вы деликатными и достойными джентльмена ваши действия, вынудившие меня выйти вместе с вами, или, быть может, в ваши намерения входило еще больше оскорбить меня, навязав мне это свидание?

— Конечно, вы рассержены моим приездом, — сказал Стивен с горечью. — Вас заботит только одно — чтобы не было затронуто ваше женское достоинство; вам нет дела до того, как страдаю я.

Мэгги вздрогнула, как бы под действием едва ощутимого тока.

— Как будто не довольно того, что я совершенно запутался, что я схожу с ума от любви к вам, что, пытаясь остаться верным долгу, я противлюсь самой сильной страсти, на какую только способен человек, — вы еще обращаетесь со мной как с грубым животным, намеренно оскорбляющим вас. Тогда как, будь я только свободен, я сию же минуту просил бы вашей руки, молил бы вас принять мою жизнь, мое состояние и распоряжаться ими так, как вам будет угодно. Я знаю, что я забылся. Я позволил себе непростительную вольность. Я проклинаю себя за это. Но в тот же миг я раскаялся; все это время я терзался раскаянием. Вы не вправе бесповоротно осудить меня: если любишь, как я, всем сердцем, можно на мгновение поддаться порыву; но поверьте, вы должны поверить, — для меня нет большего страдания, чем заставить страдать вас. Чего бы я только не отдал, чтобы загладить свою вину!

Мэгги не решалась заговорить, не решалась повернуть голову. Силы, которые придавало ей негодование, иссякли. Она не осмеливалась выговорить даже слов прощения, готовых вырваться у нее в ответ на это признание.

Они снова оказались у ворот, и Мэгги остановилась, охваченная дрожью.