Мелкий снег - [197]

Разговор между двумя врачами, полный мудрёных немецких слов,[109] был не вполне понятен окружающим, однако общий смысл его Сатико уловила.

Д-р Кусида был во многом не согласен с диагнозом д-ра Сайто. Он не находит, что печень у больной увеличена, сказал д-р Кусида, и убеждён, что никаких абсцессов в печени у неё нет. Что же до скачков в температуре и озноба, то эти явления достаточно часто наблюдаются при амёбной дизентерии и вызваны исключительно ею. Болезнь в целом протекает нормально, продолжал д-р Кусида, но организм больной чрезвычайно ослаблен. Поэтому сейчас он введёт ей раствор Рингера и камфару, а через некоторое время сиделка сделает ей инъекцию пронтозила.

С этими словами д-р Кусида приступил к уколам, после чего сразу же откланялся, пообещав заглянуть на следующий день и бросив напоследок, что никаких оснований для беспокойства он не видит.

Заверения д-ра Кусиды, однако, не вполне успокоили Сатико. Провожая его до двери, она спросила сквозь слёзы:

— Вы уверены, доктор, что ничего опасного нет?

— Ну разумеется, — с всегдашней уверенностью в голосе ответил д-р Кусида.

— Но… не следует ли нам пригласить консультанта из клиники при Осакском университете?

— Нет, пока в этом нет надобности. Коллега Сайто преувеличивает. Уверяю вас, всё идёт нормально.

— Но, видите ли, доктор… Сестра так изменилась. Это ясно даже мне, человеку, далёкому от медицины. Ещё вчера у неё не было этого остановившегося взгляда. Не может быть такого, что мы её потеряем?

Доктор Кусида начисто отмёл такую возможность:

— Это совершенно исключено. Взгляд, который вас беспокоит, объясняется только одним — слабостью. Это пройдёт.

Проводив д-ра Кусиду, Сатико направилась в кабинет д-ра Камбары, чтобы его поблагодарить, и после этого уехала.

* * *

Оставшись одна в своей непривычно пустой гостиной, Сатико снова почувствовала тревогу и страх… Д-р Кусида лечит их уже много лет и ещё ни разу не ошибся в диагнозе. Стало быть, у неё нет оснований сомневаться в правильности его заключения и на сей раз. Его мнение заслуживает гораздо большего доверия, чем мнение д-ра Сайто. Но, как ни старалась Сатико убедить себя в этом, перед глазами у неё стояло лицо сестры, безжизненное, отрешённое, заставляющее её сердце сжиматься в предчувствии беды, понятном лишь человеку, в чьих жилах течёт та же кровь.

Сегодня Сатико поняла, что должна не откладывая сообщить обо всех в Токио. Собственно говоря, она и приехала домой для того, чтобы написать письмо Цуруко, но заставить себя сразу же приняться за дело не могла. Ей предстояло многое объяснить сестре, начиная с того, как развивались события после «изгнания» Таэко из дома, и кончая тем, почему, узнав о её болезни, они с Юкико сочли необходимым взять на себя заботы о ней, — и Сатико понимала, что кое в чём ей придётся слукавить.

Лишь после обеда она наконец нашла в себе силы подняться в свою комнату и сесть за письмо. Обладая изящным почерком и живым слогом, Сатико не считала писание писем занятием обременительным. В отличие от Цуруко, ей не нужны были черновики. Её кисть легко и уверенно скользила по бумаге, оставляя на ней крупную вязь красиво и отчётливо выписанных знаков. Сегодняшнее письмо, однако, далось Сатико ценою больших усилий; ей пришлось по нескольку раз переписывать отдельные страницы, прежде чем письмо приобрело следующий вид.

Дорогая Цуруко!

Извини, что пишу тебе не так часто, как хотелось бы. У нас уже весна, самое чудесное время года в здешних краях. Над горами Рокко стелется дымка, и вокруг такая благодать, что трудно усидеть дома. Как вы поживаете, здоровы ли?

Мне очень жаль тебя огорчать, но я вынуждена сообщить тебе неприятную новость. Кой-сан тяжело больна, у неё амёбная дизентерия, и положение очень серьёзное.

Как я уже писала тебе, мы выполнили ваше требование, предложив Кой-сан покинуть наш дом и запретив ей когда-либо появляться у нас вновь. Мне кажется, я писала тебе и о том, что, вопреки нашим опасениям, она не отправилась жить к Кэй-тяну, а наняла себе квартиру в районе Мотоямамура. С тех пор связь между нами прекратилась.

Я не делала попыток что-либо узнать о Кой-сан (хотя меня и беспокоило, какой образ жизни она ведёт), она же никаких вестей о себе не подавала. О-Хару, правда, несколько раз наведалась к ней, и с её слов я узнала, что Кой-сан по-прежнему живёт одна в своей квартире, хотя время от времени встречается с Окубатой, но на ночь всегда возвращается к себе.

Эти известия меня несколько успокоили.

Но вот в конце прошлого месяца Окубата позвонил О-Хару и сообщил ей о болезни Кой-сан. К несчастью, она заболела в его доме, и ей было так плохо, что перевозить её куда-либо было невозможно. Поначалу мы не придали её болезни особого значения, вскоре, однако, у Кой-сан появились признаки дизентерии. В этих обстоятельствах нужно было что-то предпринимать, но сразу забрать её от Окубаты я не решилась, ведь мы порвали с ней всяческие отношения.

О-Хару между тем была на грани паники. От неё мы узнали, что у Кой-сан одна из наиболее опасных форм дизентерии, что Окубата пригласил к ней врача, который не вызывает доверия, что лечат её неправильно, что у неё держится сильный жар, что она испытывает невероятные мучения, что, наконец, она совершенно ослабела и изменилась до неузнаваемости. Но я по-прежнему бездействовала. Юкико же, не спрашивая у меня разрешения, отправилась в Нисиномию ухаживать за Кой-сан, и в конечном итоге я тоже пыла вынуждена её навестить.