Мелье - [31]

Третьим, по убеждению Мелье, было то, что другие это сделают гораздо лучше, чем он. Он искренне и скромно повторяет это. Он настаивает на этом перед реймским генеральным викарием: «Признаюсь, что вовсе не я должен бы, мсье, говорить вам об этих вещах, это должно было исходить от лица, более даровитого, да и более авторитетного, имеющего большее значение, чем я; этого я очень бы желал, ибо это произвело бы на умы людей большее действие». Но пока другие молчат, Мелье просит выслушать хотя бы его несовершенные речи, ссылаясь на слова пророка: истина вышла из земли. «Ибо она действительно выйдет из земли, поскольку она выходит из моих уст; я на самом деле есть не что иное, как земля».

Итак, выступят обязательно и другие, и лучшие, чем он, раз он стронет лавину с места. Надо лишь суметь ее стронуть. Да и решат исход не образованные собратья по уму и по перу, они будут лишь союзниками народа, а народ.

Но почему же все-таки именно он, кюре из Этрепиньи, он, маленький, неприметный человек, проведший тихую, спокойную жизнь, почему он, один-единственный и одинокий, должен толкнуть лавину, которая в своем могучем падении, давно покинув его, преобразит человеческий мир? У Жана Мелье есть только один далекий и от философии и от самовосхваления ответ: я должен был это сказать, поскольку я не вижу никого, кто бы это сказал.

Его не интересуют ни похвалы, ни упреки. Он знает, что изложил истину не лучше, а хуже, чем могли бы другие. Почему же он? Просто потому, что он не видит других. Умные и образованные люди молчат. Что же кивать на них, когда долг перед истиной повелевает ему сказать хотя бы так, как он придумал, — после смерти. Мелье и решил сказать за них. Просто так вышло, ему не решить этого вопроса. Никогда не приходило в голову Жану Мелье даже и поставить другой близкий вопрос — почему полагает он, что именно сейчас «настало время» положить конец царству тирании и суеверий, почему именно в его дни можно сказать, что «пора», наконец, открыть народу глаза на притеснения и обман, которые «слишком долго» удерживались, «достаточно времени» тяготили народ? Почему теперь «пора» и «пришел час»? Оправдать этот грубый логический провал можно только одним: не только Жану Мелье, а и никому в XVIII веке не могло еще прийти в голову так поставить вопрос.

Мелье взял на себя своеобразный подвиг: раз никто — то я; раз не в жизни — то через смерть. В этом подвиге — ни Голгофы, ни страдания, ни позы мученика.

Ответ на вопрос, почему именно ему выпал на долю этот подвиг без всякого геройства, следовало бы искать в том, что Жан Мелье, крестьянин и сельский священник, был если не единственным, то редким, кто находился зараз в обоих кругах: из тех, кто знает правду, из образованных, он тот, кто хочет ее сказать; из тех, кто хочет правды, из угнетенных и обманутых, он тот, кто ее познал.

На вопрос, почему именно тогда приспело время для богатырского дела, мы уже знаем отчасти ответ: Жана Мелье родило огненное дыхание мятущегося, восстающего, потерявшего рабскую покорность народа.

Понимал ли Мелье, что он сам обязан своими идеями народным массам? Иногда может показаться, что он только хочет поучать и просвещать народ. Но нет, знает он и то, что высказанные им истины уже почти поняты массами, нужен лишь последний толчок. «Было бы легко рассеять заблуждения народных масс. Большинство людей сами уже частично видят ложь и злоупотребления, в которых их держат, и в этом смысле им нужна лишь некоторая помощь и несколько больше просвещения, чтобы увидеть ясно…» Вырвавшиеся слова «большинство людей сами уже частично видят» приоткрывают перед нами завесу над бессчетным множеством откровенных бесед кюре из Этрепиньи и Балэв со своими прихожанами. «Большинство людей»! Эти слова свидетельствуют о громадном опыте общения с людьми и обсуждения их сокровенных мыслей. Вот откуда Мелье узнал, что в самом деле они «сами уже частично видят», что действительно им «нужна лишь некоторая помощь». Не только истина неодолимо побуждала Мелье написать свое сочинение. «Записи мыслей и мнений Ж.М., священника, кюре из Этрепиньи и Балэв, о некоторых ошибках и заблуждениях в поведении людей и в управлении ими» — это поистине записи настроений и помыслов огромной, ропщущей и, как виделось ему, еще недостаточно прозревшей, недостаточно просветившейся, еще глупой массы. Получив всю свою силу от народа, Мелье хотел бы всю ее вернуть скованному титану, чтобы помочь ему подняться. «Я хотел бы иметь силу сделать мой голос слышным от одного края королевства до другого и даже от одного конца земли до другого; я готов кричать изо всех сил», — «все вы, которые не понимают, научитесь, наконец, познавать свое собственное благо, научитесь познавать, в чем ваше истинное благо, все вы, еще неразумные, научитесь же, наконец, стать умными!» Мелье отождествляет свое дело с делом народа. Умирая, он пишет соседним кюре: «Если вы хотите ответить на это письмо, адресуйте его народу, который возьмет на себя защиту моего дела, или, вернее, защиту дела самого народа, ибо речь идет здесь вовсе не обо мне, не о моем частном интересе… Пусть же народ защищает свое дело, если ему того захочется и как ему захочется…»