Мексиканский для начинающих - [56]

Крушение и банкет

Увы, как есть час рождения любого мира, так приходит и миг последний, безвозвратный, когда солнце гаснет, разливаются тишина и мрак вселенной. Рушились горные пики, кипели океаны, высыхали моря – мир Василия Пруна треснул и развалился.

В коммуналку въехала крупная фирма, разметав бывших жильцов по космическим окраинам. «Господи! – думал Василий, сидя в отдельной квартире, как на голом астероиде. – За что караешь?» Он запил и раскурился. В тоске бродил возле старого дома. Однажды, мужественно набравшись, вошел в былое и содрогнулся. Так, верно, поразился бы священник, найдя в церкви кастрюльный заводишко. Разливался неоновый свет, чуждо сверкали хромированные столы, ламинированный пол, эмалевые стены. Там и сям открывались плакатные окна, откуда перли кокосовые пальмы на белом песке, розовые закаты и фламинго, нежные прибои и отливы, Кордильеры, Аппалачи и Филиппины.

Потрясенный Василий опустился на юркий самоходный стульчик. К нему стремились девушки инопланетной красоты. И средь них выделялась Шурочка, раскрывшая объятья.

– Господин Прун, – молвила. – Вы мой десятитысячник! Юбилейный клиент!

– И что, – спросил он, теряя голос, – из того?

– Обслуживаетесь бесплатно! – пропели девушки. – Это приз!

Василий заподозрил нечто, отторгающее-зовущее, но был так сразу не готов, и брякнул:

– Простите – не брит. И прочее…

– Экие пустяки, – рассмеялась Шурочка. – Вас быстро подготовит босс Алексей Степанович.

Подобно прессу, прозвучало «босс» – Василий рванулся, пытаясь укатить на самоходном, но врезался, как показалось, в какой-то диван типа оттоманки. Это как раз и был Алексей Степанович, в дорогом костюме, усыпанном кое-где бриллиантами. Легко подняв со стула, обильно расцеловал Василия.

– Капля усилий, дорогой, и вы отправитесь в райскую страну.

– Да у меня носки дырявы, – шепнул Василий.

– Свои отдам, – благосклонно-твердо улыбнулся Алексей Степанович. – Но прежде банкет! Там все подробности. – Нехотя выпустил Пруна, и тут же девушки, щебеча, повлекли по коридору в Шурочкину бывшую комнату. Впервые открылось тепловодное море, посреди которого стоял, видно на якоре, здоровенный белый пароход. На палубе виднелись многочисленные шлюпки, баркасики и даже ладьи. Поднимался ряд зауженных кверху труб и каких-то подтрубков – вероятно, для подачи свистковых сигналов.

«Куда ж нам плыть», – подумал Василий, зажмуриваясь. А когда открыл глаза, понял, что и пароход сплошная иллюзия. Не было никакого парохода. Лишь банкетный стол со множеством блюд, подблюдков, тарелок, бутылок, рюмок и фужеров, напоминавших все же иллюминаторы, куда хочется глянуть на бесконечные воды.

Теплая Шурочка, подобно морскому прибою, будто поднесла к столу и ласково усадила.

– Из ваших рук, – сказал Василий игриво, – хоть денатурату.

– До этого, надеюсь, не дойдет! – И она наполнила рюмку чем-то медово-золотистым.

Хоть и не на пароходе они сидели, а все ж таки голова Василия плыла и плыла, слегка подпрыгивая, как мяч, в неведомые, серебряные дали.

– Серебряный треугольник, – толковал босс Алексей Степанович. – Серебряный треугольник…

Выпив, Василий склонялся к соглашательству.

– Треугольник – великая фигура! Много чего содержит. Опора мирозданья! – кивал он далеко уже заплывшей головой.

– Мы дарим вам незабываемую неделю! – наседал босс. – Шурочка встретит на месте.

– На любом месте, Шурочка! – воскликнул Василий. – В любом углу, прямом иль остром!

Шурочка привлекла его голову и шепнула:

– А на вершине пирамиды? Согласен?

Василий утвердительно махнул рукой, сбивая рюмки. Это отняло последние силы, и он забылся.

Взмах руки – мигание глаза

Так устроен человек, что за взмахом руки часто следует мигание глаза. Моргнув, Василий Прун обнаружил себя в самолете. «С парохода, – вяло думал он, – да в самолет. Похоже, чем-то опоили». Вспомнил о Шурочке, и в голове потеплело: «Мы сговорились о хорошем!»

На самолетных телевизорах вычерчивался курс полета. Выходило, что зависли посреди Атлантического океана. Совсем не верилось. Василий заерзал и определил, что крепко-накрепко пристегнут. Все же изловчился поглядеть в окошко и увидал далеко внизу зыбкую плоскость. В беспредельности облачных и океанских просторов ощущалось чуждое дыхание вселенной.

Василию казалось, что душа его, вырванная властным взмахом руки из земной юдоли, одинокая, безвестная, летит к своей посмертной судьбе. Горело, как окно в ад, неугасаемое солнце – пламенная вершина золотой пирамиды, ближе к основанию которой и пробиралась обмирающая, мигающая душа Василия. А слева открылось отражение этой пирамиды – лежащий в океане Бермудский треугольник, бездонный и стальной.

Весь мир вдруг предстал гигантским треугольником, в центре которого, на пересечении биссектрис, подмигивал сияющий глаз. Заискивая, Василий тоже подмигнул и помахал рукой. Он подмигивал и махал. Махал и подмигивал, вроде бы подавая весть о себе, – вот она, моя душа, пролетает в неизвестном направлении.

Подали выпить, и Василий, конечно, отвлекся от маханий и подмигиваний. Небесный глаз безнадежно прикрылся. Все задремали.

Проснувшись, Василий увидел под крылом огромный город, уходящий за горизонт к горной гряде, которая, что удивительно, целиком состояла из равнобедренных треугольников. «Именно в такой загробный мир, – вздохнул Василий, – должна угодить моя грешная чертежная душа».