Мексиканская повесть, 80-е годы - [134]

Медленно разматывается клубок воспоминаний, целое воссоздается по фрагментам. Распад «Ориона», переезд Билли в Мексику, история ее разрыва с Раулем, смерть их ребенка и загадочная гибель самой англичанки — своеобразная мозаика из версий, вариантов, поправок, дополнений. За каждой репликой, каждым восстановленным эпизодом свой подтекст, скрытые намеки, которые могут быть неприятны кому-то из собеседников. Каждый знает что-то такое, чего не знает другой. И у всех, оказывается, были друг с другом тайные счеты — ведь не случайно Джанни с горечью упоминает о жестокости мексиканцев… Действительно ли всему виной мексиканская жестокость, существует ли эта фатальная преграда — невозможность взаимного понимания — между людьми Старого и Нового Света, или дело все-таки в самой Билли?

Мексиканская тема решается писателем не только на материале отношений Билли с Раулем, рассказчиком и обитателями Халапы, где Билли выпало провести последние — и худшие — годы своей жизни. Вариациями той же темы звучат вставные новеллы — произведения, созданные Раулем, Билли и рассказчиком, предстающие перед нами в изложении последнего. В феерическом гротеске у Рауля, в реалистически воссозданной драме, художественно переосмысленной на основе впечатлений раннего детства у главного героя, Мексика действительно предстает жестокой. Провинциализм, глушь, предрассудки, лицемерие патриархальной семьи (как тут не вспомнить семью Вергара, семью Габриелы или маленького Карлитоса!)… Билли искала, требовала национальной самобытности, но ожидала увидеть ее совсем иной.

В своем раннем рассказе Билли повествует о смерти в Венеции английской школьницы. Рассказ этот во многом вторичен, он так и напрашивается в классический контекст произведений Генри Джеймса или Томаса Манна, но в нем с удивительной точностью предвосхищается судьба самой Билли. Мексика станет для Билли тем же, чем стала Венеция для Алисы. Алиса приехала в Венецию с уже готовым мифом, где диковинно переплелись образы шекспировских героев и похождения Казановы, пережила сладостное, но краткое упоение иллюзией и погибла. Билли нафантазировала себе Мексику, явилась туда со своими — зачастую предвзятыми и поверхностными — представлениями и не пережила утраты иллюзий.

Так или иначе, разговор и воспоминания о Билли становятся чем-то вроде запоздалого судебного разбирательства. Судят и Билли, и самих себя. Из сопоставления свидетельств складывается невеселая картина. Оказывается, уже на первых порах существования «Ориона» начало все более явно проступать неравенство между членами этого содружества. Как в маленьком государстве, в «Орионе» были свои финансовые круги — Тереса Рекенас, и свой лидер-идеолог — Билли. История «Ориона» — своеобразная история формирования диктатора. Билли «узурпировала власть» в редакции, и постепенно все почувствовали разрушительную силу, которую таила в себе с виду безобидная смесь снобизма и апломба. Всем и всегда стараясь навязать свою волю — ив литературе, и в жизни, Билли терпит крах. Но при этом она роковым образом вовлекает в свою несчастливую орбиту судьбы других людей… Билли отравила первые шаги в литературе рассказчика и Рауля, долгие годы не сумевших оправиться после ее разгромной критики. Непониманием сути, примитивной жаждой местного колорита веет от ее менторских требований самобытности — эти требования сродни неумело выкрашенным волосам Билли, когда уже в «мексиканский период» жизни она старалась придать своей внешности экзотические черты. И гротескное увлечение ламаизмом, и доморощенная мистика англичанки еще более нелепы на земле, где, по крылатому выражению Карпентьера, сама реальность чудесна.

Билли в последние годы своей жизни не столько смешна, сколько жалка, но даже сочувствовать ей в несчастье мешает присущая ей жажда насилия. Быть может, это чересчур сильное слово, когда речь идет о гротескной фигуре Билли, чувствующей себя на чужбине как в стане врага, но суть дела от этого не меняется. Насилие мелкое, незаметное, ежедневное, отравляющее человеческие отношения, — это крохотный вирусик того, что в повести Фуэнтеса предстает уже как серьезная социальная болезнь.

Невольно — и порой не без оснований — главный герой повести Питоля ищет и находит в своем прошлом и прошлом своих близких и друзей поступки, роднящие их с Билли. Воинствующий индивидуализм, даже если он проявляется пока только в узкой сфере человеческого бытия, рано или поздно обернется трагедией, предсказывает писатель.

В повести Питоля нет виноватых или — в известной мере — виноваты все. Есть общая вина — неумение и нежелание понять друг друга, облегчить ближнему боль потерь и разлук. Причем это отнюдь не специфически национальная особенность, подчеркивает писатель, развеивая миф о роковых чертах, якобы имманентно присущих мексиканскому характеру.

Широк круг проблем национальной жизни, охваченной мексиканскими писателями. Знакомство с этими страницами, где немало суровой правды, невеселых подчас наблюдений, жестоких сцен и мрачной символики, не должно привести читателя к ошибочному выводу. Перед нами — не история болезни национального духа, а неприкрашенные свидетельства национальной истории — развивающейся, торопящейся вырваться из пут прошлого.