Мексиканская любовь в одном тихом дурдоме - [5]

Вдруг Команче резко изменился в лице: тень испуга легла на черты его. В ту же секунду, откуда ни возьмись в картину прямо-таки влетел петух, заставив Витька произнести нечленораздельное «О!», а индейца взмахнуть кольтом. Красивая белоснежная птица упрямо наседала в воздухе на Команче, стараясь клюнуть ему в глаз. Индеец отчаянно отбивался от петуха.

— Так это ж кино! — наконец-то догадался Витек, улыбнулся, но вдруг опять помрачнел-обалдел: в индейце Андрейченко неожиданно узнал самого себя. И он-индеец, объятый ужасом, отбивался от бешеного петуха. Витьку стало не по себе. За его спиной ни к месту раздался бессердечный Лилькин смех. Андрейченко обернулся — комочек наперченной маисовой каши угодил ему в щеку. Кто-то из компании швырнул кашей в Витька. Но не Лилька: она, не мигая, уставилась на Андрейченко и что есть силы давила на кнопки джостика. Когда Витек вновь глянул на страшную репродукцию, то в страхе отпрянул: небесный петух выклевал левый глаз у Команче-Андрейченко…

— Встретимся на этом месте в 7 утра. До завтра! — сказал напоследок Колумб. И вся ватага, пять минут назад вывалившая из «Желтого Мачо», ежась и стуча зубами от неожиданно накатившего холода, побежала по домам. Андрейченко с Лилей, закутанной в мужскую рубашку и крепко обнятой 35-летним мужчиной, ушли, потрескивая майским льдом, сковавшим редкие лужи.

5

Титры: «19 мая. Пригород, кленовая роща».

На весь салон распинался старик Осборн. «Пазик» раскачивало из стороны в сторону и подбрасывало на кочках. Цвета будущей октябрьской кленовой листвы автобус плелся по лесной дороге. Компания пыталась перекричать тяжелого Оззи. Колумб сказал, доставая термос: — Ну что, друганы? Попьем молочка?

— Вау!! — рявкнул довольно салон, а Лиля вопросительно глянула на Андрейченко.

— Это типа той вонючей конопли, шо курят твои балбесы?

— Сам ты балбес! — обиделась Лиля и попыталась пересесть от Андрейченко, но тот больно поймал ее за руку.

— Теперь слушай меня: сам не буду… как его, молочко, и тебе не дам травиться!

Колумб налил в пластмассовый стаканчик грязно-зеленую жидкость с лиловатым оттенком и запахом жареной крови и протянул его Лиле: — Отпей глоточек, детка!

Андрейченко выбил стакан, облив варевом голову Колумба, и, схватив за руку Лилю, быстро пошел к дверям. Спрыгнули на ходу.

Они уходили в глубь кленовой рощи. Впереди увидели неширокий ручей. Будто пенка на молоке, на ручье лежал прозрачный лед. Лиля остановилась, глянула влюбленными глазами снизу вверх на Андрейченко:

— Я так тебя люблю, Гюго!.. Ты такой сильный, а я… Без тебя я не смогла бы отвертеться от молочка. Колумб заставил бы.

— Прыгай! — нежно приказал Витек, и Лиля без разбега прыгнула через ручей, но ей не хватило сантиметров 30 до берега, и она угодила левой ногой в воду, шумно разбив тонкий лед. Треск вышел таким неестественно громким, что Андрейченко зачем-то обернулся. Колумб, вытянув в его сторону руку с пистолетом, беззвучно хохотал. Над дулом поднимался тонкий дымок.

Они подошли к желтому, по всей видимости, начала века особняку с облупившейся лепниной на фасаде. За высокой, в полтора человеческого роста, литой оградой одиноко разгуливали два фазана. Тот, что покрупней и попредставительней, в богатом малиново-зеленом сарафане, неожиданно блеснул в глаза Андрейченко стальным огнем, тут же напомнившим Витьку свежий блеск колумбовского «ПМ».

Андрейченко открыл калитку и пропустил Лилю. Пройдя по дорожке среди лиловых ирисов, бегоний с бирюзовыми и ультрамариновыми листьями, прямо в горшках высаженных в саду, мимо миндального дерева, щедро цветущего махровыми розовыми цветами, она поднялась на крыльцо и прочла позеленевшую от времени медную табличку: «Общество городских юных натуралистов». Подергала дверь — та оказалась запертой.

— Гюго, дверь на замке! — Лиля беспомощно посмотрела на Витька, потом поверх его головы — на появившихся на краю рощи людей. — Они уже здесь, Гюго! Они убьют нас!

— Не боись. Пойдем, там есть еще одно крыльцо.

Вторая дверь, на которой они с удивлением прочли: «Дневной стационар детского психиатрического диспансера», к их счастью, оказалась незапертой. Правда, при входе дорогу им преградила очень полная женщина-красавица.

— Вы к кому, папа и дочь? — миролюбиво спросила она.

— Да-а… У меня здесь сестра, тетенька, — не моргнув глазом, солгала Лиля. — Я так соскучилась по ней!

— Ну раз соскучилась, то проходи. Приемный покой знаешь где?

Потупив взгляд, Лилька кивнула. Они стали подниматься по лестнице.

— У тебя и вправду есть сумасшедшая сестра? — не выдержал Витек.

— Да ты что, Гюго, с ума сошел? Разве я похожа на такую?!

Совершенно безлюдный коридор привел их в просторную комнату.

— Это и есть приемный покой? — спросил Витек.

— А фиг его знает, — пожала плечами Лиля. — Ты у меня так спрашиваешь, будто я в этой психушке когда-то сидела!

— А почему бы и нет? — ухмыльнулся Витек. Он с интересом осмотрел комнату. Желтый диван с потертыми подлокотниками стоял подле одной стены, у противоположной высились два высоченных шкафа, набитых книгами, посередине лежал желто-коричневый ковер.

— Неужели психи читают книги? — подивился Андрейченко. Но Лиля не слышала его, уйдя в чтение книжных корешков.