Кровь — Млечный Путь ваших желаний.
Поляриз
* * *
В окно кухни заглянуло пышущее здоровьем банановощекое солнце. Эх, не вовремя заглянуло! Застигло Людку Гриценко врасплох. Взяв нож, чтобы накрошить репчатого лука, та вдруг порезала палец на левой руке. «Ой!!» — взвизгнула она.
За полминуты до этого несчастья Серега Гриценко, сидя в соседней комнате, сапожным ножом вырезал из полиуретана набойки для туфель жены. Высунув язык, приговаривал: «Сопротивление бесполезно… Сопротивление… твою мать… бесполезно…» Полиуретан был твердючим, как камень. И вдруг за стеной на кухне: «Ой!! Черт бы побрал этот нож!» От неожиданности Серега вздрогнул и полоснул ножом по левой руке — точно по безымянному пальцу.
— Шо ж ты, мать твою, так орешь!! — в сердцах рявкнул он и выбежал из дома. В траве возле подъезда нашел покрытые пылью листья подорожника. Поплевав на них, прижал к кровоточащей ране. Приложил рану к уху, будто к чему-то прислушиваясь: нет, не слыхать тока крови… Потом, спеша, поднялся в дом — на пороге стояла Людка с красными от слез глазами. Марлевая повязка на ее раненом пальце сочно набухла от крови.
— Кто ж так кровь останавливает?.. — начал было воспитывать Гриценко, но Людка, махнув на него рукой, мол, у каждого свои секреты, жалостливо разрыдалась:
— Дурак ты, Сережка, вместо того чтобы пожалеть…
— Эх ты, горе мое луковое, — Серега виновато улыбнулся и, легко подняв на руки жену, понес в спальню. — Я тебе сейчас песню спою.
— Такую, как в детстве Машке пел? — спросила жена, быстро успокоившись в мужниных крепких руках.
— Нет, другую — от которой ничего не болит.
…Серегу Гриценко вчера уволили с завода. Кому сказать — не поверят! Ведь Гриценко — кузнец от Бога!.. Люди о Сереге так говорят, да и сам он не прочь похвалить себя: мол, блоху, может, и не подкую, но иголку в рубль перекую запросто.
И вот нежданно-негаданно остался Гриценко без работы. Сидел сейчас на скамье у подъезда пятиэтажного панельного дома, в который впервые вошел почти двадцать лет назад. Сверху нещадно жарило августовское солнце, будто силилось докричать до Сереги с высоких небес: «Ату его, ату!!» — да сердобольная абрикоса, растопырив пятерни листьев, как могла, спасала мужика от прямого солнечного удара. Ох и жара!
Тыльной стороной ладони Гриценко вытер пот со лба, а другой рукой поднес к губам бутылочку пива. Отпил и вместе с теплым пивом проглотил очередную порцию горьковатых на вкус воспоминаний. Ну и жара! Ну и говно же мастер Приходько!..
…Три дня назад к Гриценко, внимательно изучавшему технологическую карту нового заказа, подошел мастер. Сереге неизвестно было, разменял ли Приходько полтинник, но выглядел Борис Савелии молодцом. Чуть ниже среднего роста, плотный, подтянутый, с едва-едва наметившимся животиком, но по-прежнему живыми, можно сказать, блудливыми глазами, слащавым фейсом и прямо-таки актерским носом, мастер «подобався» половине завода. Разумеется, половина эта была бабьей. Гриценко чувствовал: нравился Савелии и его, Серегиной, жене Людке.
Так вот, подошел мастер и, не глядя Гриценко в глаза, негромко сказал:
— Надо, Сергей Иванович, срочно сделать. Здесь их, — показал взглядом на контейнер с заготовками, — тысяча семьсот штук. Это под фланцы.
— Сам вижу, — кивнул Гриценко.
— Надо к вечеру наковать. За внеурочные плачу по двойной ставке.
Гриценко рад стараться: деньги-то нужны каждому… Ковал всю первую смену, остался на вторую. Благо кузнец, который должен был сменить его на второй смене, сговорчивым оказался: согласился поработать на молоте, пустовавшем на соседнем участке.
Короче, наковал Гриценко, как и договорились, в аккурат к десяти вечера. Спецовка на Сереге насквозь от пота промокла, лицо горело от шестнадцатичасового кузнечного солнца, даже руки немного дрожали, что никогда за ним не водилось. «Устал малость», — вздохнул Серега, стоя нагишом под заводским душем.
А поутру, явившись как огурчик на первую смену, услышал от мастера такое, за что чудом не дал ему в морду.
На этот раз, нагло глядя в глаза Гриценко, Приходько огорошил:
— Вижу, постарался, слово свое сдержал. Только… Я вчера, Серега, пошутил, что за срочность отдельно заплачу. Просто хотел проверить тебя, а ты и в самом деле… Тебе ж скоро на пятый разряд сдавать… Нет у меня денег за внеурочные!
— Так какого ты хрена?!.. — начал закипать Гриценко.
— А ты остынь. Хочешь, я за тебя слово скажу начцеха?.. Может, премию когда получишь, — мастер ухмыльнулся с издевочкой, не отводя взгляда от явно офонаревшего кузнеца.
В тот момент Серега стерпел обиду. Но потом, часа через два, пошел в комнату мастера, где сидела крашенная под жгучую южную ночь Верочка-припевочка — секретарша Приходько. Любопытства ради пошел, а не из-за жадности: чтобы у стервозной Верки узнать, сколько денег на самом деле закрыл ему мастер. Может, Савелии пошутил, что он… пошутил?
Но мастер, скотина, Сереге не то что внеурочные не учел — он ему вообще только первую смену закрыл! Паршивых 850 фланцев!
Смяв пышногрудое сопротивление Верочки, с восьми до пяти стоявшей горой за любимого начальника, Гриценко с шумом ворвался в кабинет Приходько. Ворвался и встал молчком, не зная, то ли нос разбить мастеру, то ли просто плюнуть в его холеную харю. Но Савелии предупредил: