Мегрэ сердится - [12]

— Это правда, что вы в приятельских отношениях с моим зятем Эрнестом?

— Мы учились с ним в одном классе в Муленском лицее, и он упорно продолжает мне «тыкать», как в те времена, когда нам было по двенадцать лет.

Мегрэ был не в настроении. Головная боль не проходила. Трубка противно пахла. Вдобавок он отправился сюда вместе с горничной, даже не выпив кофе, потому что в гостинице «Ангел» его еще не успели приготовить.

Мегрэ начинала раздражать эта семья, где все Друг за другом шпионили и никто, казалось, не говорил правду.

— Я боюсь за Жоржа Анри, — пробормотала старуха. — Он очень любил свою кузину. Возможно даже, между ними что-то было.

— Но ему же всего шестнадцать лет!

Она смерила его взглядом с ног до головы.

— А вы думаете, это помеха? Я никогда не была так влюблена, как в шестнадцать лет, и если бы совершила глупость, то именно в этом возрасте… Вы бы хорошо сделали, если бы нашли Жоржа Анри.

Он холодно спросил:

— А где вы посоветуете мне его искать?

— Ну, знаете, это уж ваша забота, а не моя. Меня только смущает, почему его отец уверял, будто он видел, как мальчик побежал ко мне. Ведь Малик прекрасно знает, что это не правда.

В голосе старухи слышалось неподдельное беспокойство. Она ходила взад и вперед по комнате и всякий раз, когда комиссар хотел встать, повторяла:

— Сидите!

Казалось, она разговаривает сама с собой.

— Сегодня они устраивают званый обед. Придет Шарль Малик с женой. Еще пригласили старого Кампуа и эту развалину господина Тру. Мне тоже рано утром прислали приглашение. Я только не знаю, вернется ли Жорж Анри…

— Вы больше ничего не хотите мне сказать, сударыня?

— Что вы имеете в виду?

— Ничего. Вчера в Мене вы говорили, что не верите, будто ваша внучка сама ушла из жизни.

Она пристально посмотрела на Мегрэ, не выдавая своих мыслей.

— А побывав здесь, — спросила она запальчиво, — вы убедились, что здесь все нормально?

— Этого я не утверждал.

— Ладно, продолжайте. Сходите на этот обед.

— А вы придете?

— Еще не знаю. Советую вам: поглядывайте на них. Да повнимательней слушайте. И если вы действительно мастер своего дела, как это утверждают…

Очевидно, она была им недовольна. Быть может, он показал себя недостаточно гибким, недостаточно проницательным, чтобы понять ее мысли? А может быть, ее разочаровало то, что он до сих пор все еще не разобрался в происходящем?

Старуха вела себя нервно, беспокойно, несмотря на свое умение владеть собой. Она подошла к двери, давая Мегрэ понять, что он свободен.

— Боюсь, как бы эти негодяи не оказались умнее нас! — произнесла она вместо прощания. — Посмотрим! Держу пари на что угодно: они поджидают вас внизу.

Так и оказалось. Когда Мегрэ вышел в коридор, одна из дверей бесшумно отворилась. Горничная — другая, не та, которая приходила за ним к Жанне, — сказала ему с почтительным поклоном:

— Не угодно ли вам пройти со мной? Господин и госпожа Малик ожидают вас в малой гостиной.

В доме было прохладно. Стены, окрашенные в блеклый цвет, резные двери, много зеркал, на стенах — картины, гравюры. Пушистые ковры скрадывали шум шагов, а шторы были наполовину спущены, чтобы не пропускать слишком много света.

Вот и последняя дверь. Он переступил порог и оказался лицом к лицу с ожидавшими его г-ном и г-жой Малик. Оба были в трауре.

Почему ему кажется, что он видит не саму семью, а искусно написанный семейный портрет? Он впервые встречал Шарля Малика и нашел, что, хотя лицом тот непохож на брата, сходство все же существовало. Шарль был немного моложе и плотнее Эрнеста. Полное лицо, румяные щеки, глаза не серые, как у того, а голубые, почти простодушные.

И он казался не таким самоуверенным, как брат. Мешки под глазами, мягкая линия губ, тревога во взгляде.

Держась очень прямо, он стоял возле белого мраморного камина, а жена сидела рядом с ним в кресле стиля Людовика XVI, положив руки на колени, словно приготовилась фотографироваться.

Видно было, что они расстроены, даже подавлены. Голос Малика звучал неуверенно:

— Входите, комиссар, и простите нас, пожалуйста, что рискнули вас побеспокоить на минутку.

Лицо г-жи Малик, очень похожей на сестру, было тоньше, и в ней угадывалось что-то от живости ее матери. Теперь эта живость была как бы притуплена, что, впрочем, объяснялось горем. В правой руке она держала скатанный комочком носовой платок и беспрестанно мяла его во время разговора.

— Прошу вас, садитесь! — продолжал Шарль Малик. — Я знаю, что все мы приглашены к моему брату и скоро увидимся. Во всяком случае, я там буду, но боюсь, что у жены недостанет сил присутствовать на этом завтраке. Я знаю также, почему вы приехали сюда, и мне хотелось бы…

Он взглянул на жену, и та ответила ему спокойным, но твердым взглядом.

— Мы переживаем очень тяжелые дни, господин комиссар, а упрямство моей тещи сулит нам еще более суровые испытания. Вы ее видели. Не знаю, какое она произвела на вас впечатление…

Мегрэ, во всяком случае, постарался уклониться от ответа на этот вопрос, потому что чувствовал: его собеседник теряет почву под ногами и снова ждет помощи от жены.

— Не надо забывать, что маме восемьдесят два года, — сказала г-жа Малик. — В это трудно поверить: она удивительно энергична. К сожалению, ее кипучая деятельность не всегда направлена в нужную сторону. Смерть моей дочери, ее любимой внучки, окончательно выбила ее из колеи.