Мегрэ колеблется - [22]

— Под каким предлогом?

— Один раз, будто услышала какой-то подозрительный шум и вздумалось ей про воров. Вместе со мной всю квартиру обошла.

— Наверно, кошка?

— Нет тут ни кошек, ни собак… Она их терпеть не может. Когда Гюс был маленький, он просил, чтобы ему к рождеству подарили щенка, а получил электричку. Сроду не видал, чтобы мальчонка так бесился со злости.

— А в другие разы?

— В другой раз ей почудилось, что паленым пахнет… А еще… Постойте… Что же это было? Ага, она остановилась у дверей мужниной спальни и не услышала его дыхания. И послала меня поглядеть — не случилось ли с ним чего-нибудь.

— Что же она сама, что ли, не могла войти?

— Почем я знаю. Да, наверное, была причина… Не подумайте, что я жалуюсь… Она ведь часто уезжает из дому и после обеда и по вечерам, и мне покою хватает.

— С Лизой ладите?

— Да, неплохо… Смазливенькая… Одно время мы… Ну, вы догадываетесь… Только Лиза любит новеньких… Почти каждую субботу у нее другой… А я не охотник делиться…

— Ну, а мадам Вокен?

— Старая грымза.

— Она вас недолюбливает?

— Она так урезает нам всем порции, будто мы здесь просто столуемся, а уж насчет вина — так и вовсе в обрез! Верно, потому, что муж у нее пьянчуга и лупцует ее не меньше, чем два раза в неделю. Вот она и взъелась на всех мужиков.

— А мадам Маршан?

— А я вижу только, как она возится с пылесосом. По-моему, эта баба отроду немая — только губами шевелит, как останется одна в комнате… Может, молится?

— А барышня?

— Ну, эта не гордячка и не кривляка. Жаль, что она всегда невеселая.

— Несчастная любовь?

— Не знаю. Может, просто такая уж обстановка.

— Вы слышали что-нибудь о письмах?

Фердинанд, казалось, смутился.

— Да уж ежели говорить правду — слышал. Но не читал.

— Кто вам говорил?

Он смутился еще больше и притворился, будто вспоминает.

— Вот, забыл!.. Ведь все время ходишь туда-сюда, на ходу перекинешься словом с одним, с другим…

— Мадемуазель Ваг?

— Нет, она никогда не говорит со мной про хозяйские дела.

— А Тортю?

— Ну да! Этот глядит на меня так, словно и он тут хозяин.

— Жюльен Бод?

— Может быть… Ей-богу, не знаю… Может, даже кто в буфетной.

— А вы не знаете, есть оружие у господина Парандона?

— Лежит у них в ночном столике кольт тридцать восьмого калибра. Но патронов к нему я никогда не видел.

— Вы убираете его комнату?

— Я. Это входит в мои обязанности. Ну, конечно, и за столом прислуживаю.

— Больше вы нигде не видели оружия?

— У барыни есть игрушка — калибр шесть и тридцать три, эрстальская. Из нее надо стрелять в упор, да и то только поцарапаешь.

— Вам не кажется, что за последнее время атмосфера в доме изменилась?

Фердинанд задумался.

— Пожалуй, да… Они за столом вообще мало разговаривали, а теперь, можно сказать, и вовсе молчат. Разве что Гюс с Бэмби изредка словом перекинутся.

— Вы верите этим письмам!

— Примерно сколько астрологам. Если верить газетным гороскопам — так мне выходит каждую неделю получать кучу денег.

— Значит, вы не допускаете мысли, что здесь может что-нибудь случиться?

— Только уж не из-за писем.

— А в связи с чем?

— Сам не знаю.

— Вы не находите, что мосье Парандон чудаковат?

— Так ведь смотря что называть чудачеством. Всяк по-своему на жизнь глядит… Со своей колокольни. Ну, а если ему так нравится? Уж, конечно, он не помешанный… Я бы даже сказал — наоборот…

— Значит, по-вашему, она помешанная?

— Как бы не так! Держи карман! Это — чертовски хитрая баба.

— Благодарю вас, Фердинанд.

— Рад стараться, господин комиссар… Я уже давно усвоил, что с полицией лучше играть в открытую.

Дверь за Мегрэ закрылась, и он сошел по лестнице с перилами из кованого железа. На прощанье он махнул рукой швейцару в великолепной, сверкающей галунами форме — как в самых шикарных отелях, и с удовольствием глубоко вдохнул на улице свежий воздух.

Вдруг он вспомнил про уютный бар на углу Цирковой улицы и авеню Мариньи и вскоре очутился у стойки. Он соображал — чего бы выпить и в конце концов заказал полкружки пива. Он насквозь пропитался атмосферой квартиры Парандонов. Но ведь то же самое было бы, проведи он столько времени в любой другой семье… Нет, пожалуй, он ощущал бы это не так остро… Хотя повсюду он мог столкнуться с той же озлобленностью и теми же дрязгами, с теми же страхами и уж, конечно, с таким же разладом.

«Не философствовать, Мегрэ!»

Ведь он принципиально запрещал себе делать обобщения. Ладно! Он еще не видел хозяйских детей, кухарку и уборщицу и лишь издали заметил горничную в черном форменном платье с кружевным фартучком и вышитой наколкой.

— Сколько с меня?

Дойдя до угла Цирковой улицы, он увидел табличку с фамилией доктора Мартена — домашнего врача мосье Парандона. Он поднялся на четвертый этаж и позвонил.

Его провели в приемную, где уже сидели трое больных.

Раздосадованный Мегрэ тотчас же повернул обратно.

— Вы не хотите подождать доктора?

— Я, видите ли, не болен. Я позвоню ему.

— Как ваша фамилия?

— Комиссар Мегрэ.

— Может быть, доложить о вас?

— Не стоит заставлять ждать больных.

У Парандона есть брат — тоже врач, но Мегрэ хорошо знал, по своему другу, доктору Пардону, что не всегда-то и не сразу удается с ними переговорить. Ему не хотелось ехать в автобусе или в метро. Внезапно он почувствовал такую усталость, что прямо рухнул на сиденье такси.