Мегрэ колеблется - [20]

— Вы не хотите присесть?

— Нет. Мне хотелось зайти еще в комнату рядом.

— Вы застанете там только Жюльена Бода. Рене Тортю уехал во Дворец правосудия.

Он сделал неопределенный жест:

— Сойдет и Жюльен Бод!

Глава четвертая

Мегрэ показалось, что он попал в совсем другую квартиру. Если повсюду в доме ощущалось какое-то упорядоченное, торжественное оцепенение, установленное в былые времена судьей Гассеном де Болье, то рабочий кабинет, который занимал Рене Тортю вместе с Жюльеном Бодом, сразу поражал своей безалаберностью и беспорядком.

У окна — обычный конторский стол, заваленный папками, а вдоль стен — простые сосновые стеллажи, на которые по мере надобности громоздили один на другой зеленые кляссеры. Те, что не поместились на полках, лежали прямо на навощенном паркете.

Рабочее место Жюльена Бода — старый кухонный стол, покрытый серой оберточной бумагой. На стену налеплены вырезанные из журналов голые красотки. Когда вошел Мегрэ, Бод взвешивал конверты и наклеивал марки. Он поднял голову и взглянул на комиссара без малейшего удивления или тревоги — недоумевая, зачем тот сюда явился.

— Вы к Тортю?

— Нет, я знаю, он в суде.

— Скоро вернется.

— Мне он не нужен.

— А кто же?

— Никто…

Парень хорошо сложен, рыжий, веснушчатый. Совершенно невозмутимые глаза, синие, как фаянсовая посуда.

— Садитесь, пожалуйста.

— Не стоит.

— Ну, как угодно.

Он продолжал взвешивать конверты разных форматов из желтой бумаги, время от времени заглядывая в тоненький справочник заграничных почтовых тарифов.

— Вам нравится такая работа? — спросил Мегрэ.

— Видите ли, уж если я попал в Париж…

Он говорил с приятным певучим акцентом, растягивая некоторые слоги.

— Откуда вы родом?

— Из Моржа. На Женевском озере, знаете?

— Бывал там.

— Красивое место, правда?

«Красивое» превратилось в «крааа-си-вое», а «правда» прозвучало нараспев.

— Красивое… Скажите, что вы думаете об этом доме?

Бод не понял, что подразумевал комиссар, сказав «дом».

— Большой.

— В каких вы отношениях с мосье Парандоном?

— Я его почти не вижу… Сижу тут, наклеиваю марки, пакеты перевязываю или на почту бегаю да по всяким поручениям… Ведь я — невелика птица. Ну, изредка заглянет сюда патрон, похлопает по плечу и спросит: «Как дела, молодой человек?» Вот и все… Между прочим, слуги прозвали меня «швейцарский клопик», хотя росту во мне метр восемьдесят по антропометру.

— А с Ваг вы ладите?

— Славная девушка.

— Что вы о ней думаете?

— А она там за стенкой, на половине патрона.

— Что вы хотите этим сказать?

— Именно то, что сказал… У них своя работка, у нас — своя… Если и понадобится ему кто-нибудь, так уж, конечно, не я, а она.

Совершенно простодушное лицо. Однако комиссар не был уверен, что простодушие это искреннее.

— Вы, кажется, собираетесь стать драматургом?

— Пробую писать пьесы… Даже написал две, да скверные… Тому, кто приехал из Во, нужно сначала обжиться в Париже.

— Тортю вам помогает?

— В чем?

— Познакомиться с городом… Ну, скажем, ходите ли вы куда-нибудь вместе?

— Он никуда не ходит со мной… Ему не до меня.

— Что так?

— У него невеста, приятели… Я как только сошел с поезда, так сразу понял: здесь всяк сам по себе.

— Вы часто видите мадам Парандон?

— Частенько, особенно по утрам. Как забудет договориться с поставщиком — сразу же ко мне: «Голубчик Бод, закажите, пожалуйста, окорок и попросите, пусть доставят сейчас же. А если у них там некому — забегите к мяснику сами, хорошо?» Вот и мотаюсь по магазинам — то в мясной, то в рыбный, то в бакалейный… Даже к сапожнику, если у нее на туфле царапина… и все «Голубчик Бод»… Да что быть на побегушках, что клеить марки…

— Какого вы о ней мнения?

— Может быть, выведу ее в пьесе.

— Что она — незаурядная личность?

— Здесь нет заурядных. Все они чокнутые.

— И патрон тоже?

— Он человек умный, это несомненно, иначе он не мог бы заниматься своим делом. А все-таки — чудак. Загребая такую уйму денег, уж мог бы он найти занятие поинтереснее, чем торчать день-деньской за письменным столом или рассиживаться в кресле. Не здоровяк, правда, но это ведь не мешает ему…

— Вы знаете о его отношениях с мадемуазель Ваг?

— Все знают. Да ведь он мог бы завести себе дюжину таких, а то и сотню. Ну сами понимаете.

— А как у него с женой?

— Как? Ну, живут в одном доме, встречаются в коридоре, будто прохожие на панели… Мне пришлось как-то зайти в столовую, когда они завтракали — принесли срочную телеграмму, а я был здесь один. И что же, все сидели молча, как незнакомые люди в ресторане.

— Видно, они вам не по душе?

— Да что вы! Мне, можно сказать, даже повезло — прямо готовые персонажи!

— Комические?

— И комические, и трагические зараз. Все как в жизни.

— Вы слышали про письма?

— Конечно.

— Как по-вашему, кто мог их написать?

— Да кто угодно. Мог бы и я.

— Значит — вы?

— Да мне и в голову не приходило.

— Барышня хорошо к вам относится?

— Бэмби? — Он пожал плечами. — Боюсь, что встреться мы с ней на улице, она даже не узнает меня. Когда ей понадобится бумага, ножницы или что другое — приходит сюда, молча берет что надо и уходит.

— Гордячка?

— Может, и нет. Может, нрав такой.

— А как вы полагаете, может здесь произойти какая-нибудь драма?