Мегрэ и убийца - [22]

— Вы закончили, мэтр?

— Пока да.

— Могу я допросить первого из подозреваемых? Жюльен Мила, не скажете ли вы, кто указал вам на виллу Филиппа Лербье и сообщил о наличии там ценных картин?

— Рекомендую моему клиенту не отвечать.

— Отвечать не буду.

— Вы подозреваетесь в участии в двадцати одном ограблении вилл и замков, совершенном в течение последних двух лет при одинаковых обстоятельствах.

— Мне нечего сказать.

— Тем более, — вмешался адвокат, — что у вас нет никаких доказательств, господин следователь.

— Повторяю в обобщенном виде свой первый вопрос. Кто указал вам на эти виллы и замки? Кто — а это явно один и тот же человек — взялся продавать похищенные картины и предметы искусства?

— Мне ничего обо всем этом не известно.

Следователь вздохнул и перешел к рамочнику; Мимиль был столь же несловоохотлив. Что до матроса Демарля, тот просто стал ломать комедию. Единственным, кто отнесся к допросу иначе, был дозорный по имени Гувьон — тот, что не имел постоянного места жительства.

— Мне непонятно, что я здесь делаю? С этими господами я незнаком. В том месте я оказался, потому что искал уголок потеплее, где завалиться спать.

— Это и ваша точка зрения, мэтр?

— Я полностью с ним согласен и обращаю ваше внимание, что он ранее к суду не привлекался.

— Кто хочет добавить еще что-нибудь?

— Я рискую повториться, но мне хотелось бы задать один вопрос. Какую роль играет здесь комиссар Мегрэ? И что будет после того, как мы покинем этот кабинет?

— Я не обязан вам отвечать.

— Не означает ли это, что сейчас будет произведен еще один допрос, но уже не во Дворце правосудия, а в помещении уголовной полиции, куда я не имею доступа? Другими словами, что речь пойдет не об ограблении, а о совершенно ином деле?

— Сожалею, мэтр, но мне нечего вам сказать. Благоволите попросить ваших клиентов подписать черновик протокола, который к завтрашнему дню будет отпечатан в четырех экземплярах.

— Можете подписать, господа.

— Благодарю вас, мэтр.

Следователь встал и направился к двери; адвокат неохотно последовал за ним.

— Я выражаю несогласие…

— Оно занесено в протокол, — ответил следователь и обратился к жандармам:

— Наденьте заключенным наручники и отведите их в уголовную полицию. Можете пройти через внутреннюю дверь. Комиссар, задержитесь на минутку.

Мегрэ снова сел.

— Что вы об этом думаете?

— Думаю, что в данную минуту мэтр Гюэ информирует журналистов и раздувает дело как только может, так что в завтрашних, а может, даже в сегодняшних вечерних газетах, оно займет не меньше двух колонок.

— Это вас беспокоит?

— Затрудняюсь ответить. Еще недавно я сказал бы «да». Я намеревался провести между этими делами разделительную черту и не позволить газетчикам объединить их. Теперь же… — Мегрэ умолк, взвешивая все «за» и «против», потом продолжал: — Быть может, так оно и лучше. Если создать замешательство, то не исключено, что…

— Думаете, один из этих четверых?..

— Не берусь ничего утверждать. В кармане у матроса, кажется, нашли нож, похожий на тот, которым совершено убийство на улице Попенкур. Этот матрос носит светлый плащ с поясом и коричневую шляпу. На всякий случай сегодня вечером я покажу его Пальятти на той же улице, при том же освещении, но это ничего не решает. Старуха со второго этажа тоже заявит, что узнала его…

— На что вы надеетесь?

— Не знаю. Ограблениями занимается улица де Соссэ. Меня же интересуют семь ударов ножом, стоивших жизни молодому человеку.

Когда Мегрэ вышел из кабинета следователя, журналистов уже не было: они ожидали его в том же, если даже не более многочисленном составе в коридоре уголовной полиции. Четверых подозреваемых видно не было: их отвели в кабинет и сторожили там.

— Что происходит, комиссар?

— Ничего особенного.

— Вы занимаетесь ограблением в Жуи-ан-Жозас?

— Вам прекрасно известно, что оно не имеет ко мне отношения.

— Почему этих четверых привели сюда, а не отправили на улицу де Соссэ?

— Ладно! Сейчас я все вам расскажу.

Комиссар внезапно решился. Гюэ, разумеется, сказал им о связи между этими делами. В газетах появится не особенно точная и тенденциозная информация, так не лучше ли рассказать правду?

— У Антуана Батийля, господа, была страсть, он записывал то, что сам называл человеческими документами. С магнитофоном на ремне он отправлялся в публичные места — кафе, бары, танцевальные залы, рестораны, даже в метро и незаметно включал аппарат. Во вторник вечером, около половины десятого, он находился в кафе на площади Бастилии и, по обыкновению, включил магнитофон. За соседним столиком сидели…

— Грабители.

— Трое из них. Дозорного там не было. Качество записи невысокое. Тем не менее можно разобрать, что речь идет о послезавтрашней встрече, а также о том, что какая-то вилла находится под наблюдением. Меньше чем через час, на улице Попенкур на молодого человека нападают и наносят семь ножевых ранений, одно из которых оказалось смертельным.

— Вы считаете, что это был один из четырех грабителей?

— Я ничего не считаю, господа. Моя работа заключается не в том, чтобы считать, а в том, чтобы собирать улики и добиваться признания.

— Нападавшего кто-нибудь видел?

— Двое прохожих, находившихся на определенном расстоянии, и дама, живущая напротив места преступления.