Мегрэ и старики - [17]

— Продолжайте.

— Уже заканчиваю. По прошествии лет я, кажется, поняла, что американцы подразумевают под нравственной жестокостью, и почему там, у них, это может стать основанием для развода. Бывают в школе учителя, которые, не повышая голоса, внушают ужас всему классу. Рядом с Аленом мы задыхались — и девочки, и я; было бы, наверное, легче, если бы он уходил куда-нибудь на работу. Но он с утра до вечера торчал внизу, прямо под нами, и десять раз на дню поднимался и своим ледяным взором созерцал, что мы делаем и как себя ведем. Я должна была отчитываться перед ним в каждом потраченном франке. Когда я выходила, он требовал, чтобы я по секундам расписывала весь свой путь; допрашивал, с кем я разговаривала по дороге, что говорила я и что отвечали мне…

— Вы ему изменяли?

Она не возмутилась. Мегрэ даже показалось, что она вот-вот улыбнется довольной, плотоядной улыбкой, — но она совладала с собой.

— Почему вы спрашиваете? Вы что-то слышали обо мне?

— Нет.

— Пока я жила с ним, меня не в чем было упрекнуть.

— Почему вы решились бросить его?

— Я дошла до точки. Говорю вам: я задыхалась и хотела, чтобы дочери выросли в более здоровой атмосфере.

— И у вас не было более личной причины стремиться вернуть себе свободу?

— Возможно, была.

— И дочери об этом знали?

— Я никогда не скрывала от них, что у меня есть друг, и они меня понимают.

— Он живет с вами?

— Нет, мы встречаемся у него. Это вдовец, моих лет; ему так же не повезло с женой, как мне — с мужем. Так что мы оба пытаемся начать все сначала.

— Он живет по соседству?

— В нашем же доме, двумя этажами ниже. Он — врач. Будете спускаться, увидите табличку на двери. Если когда-нибудь Ален согласится на развод, мы поженимся, но не думаю, что до этого дойдет. Ален — правоверный католик, скорее по традиции, чем по убеждению.

— Ваш муж прилично зарабатывает на жизнь?

— По-разному. Когда я оставила его, мы договорились, что он будет посылать скромную сумму на содержание девочек. Несколько месяцев он неукоснительно держал слово. Потом деньги стали приходить с опозданием. И наконец он вовсе перестал платить под тем предлогом, что девочки выросли и в состоянии сами обеспечить себя. Но ведь это не делает его убийцей, правда?

— Вы знали о связи его дядюшки?

— Вы имеете в виду Изабель?

— Известно ли вам, что принц де В. умер в воскресенье утром и сегодня похороны?

— Да, я читала в газете.

— Думаете ли вы, что, если бы Сент-Илер был жив, он женился бы на принцессе?

— Весьма вероятно. Я всегда надеялась, что в один прекрасный день они соединятся. Это было так трогательно: он говорил о ней как об особенном, почти неземном существе — а сам ценил земные радости, пожалуй даже слишком… — На этот раз она не сдержала улыбки. — Однажды, очень давно, уже не помню по какому поводу, я пошла повидать его — и едва отбилась. Он не смутился нимало. По его мнению, все это вполне естественно…

— Ваш муж об этом узнал?

Она пожала плечами:

— Разумеется, нет.

— Он был ревнив?

— По-своему. Мы редко бывали близки — вы понимаете, о чем я, — и близость наша была холодной, почти механической. Его бы покоробило не то, что я могла увлечься другим мужчиной, а то, что я совершила ошибку, грех, предательство — поступок, который он считал недостойным. Извините, что я так много наговорила, и все не в его пользу, — но я ему не враг. Вы, наверное, заметили, что я ничуть не оправдываю себя. Мне остается недолго чувствовать себя женщиной — и я пользуюсь отпущенным мне сроком… — У нее были полные губы и блестящие глаза. Она сидела заложив ногу за ногу. — Вы и в самом деле ничего не хотите выпить?

— Благодарю вас. Мне пора идти.

— Полагаю, все это останется между нами?

Он улыбнулся и направился к двери; женщина протянула ему пухлую горячую ладошку.

— Примусь снова за шитье, — прошептала она чуть ли не с сожалением.

И все же ему удалось вырваться, пусть на мгновение, из узкого кружка старых людей. Выходя из квартиры на улице Помп, он уже не удивлялся виду города, его звукам и запахам.

Мегрэ тут же нашел такси и поехал на улицу Сен-Доминик. Перед тем как зайти в особняк, он все же выпил кружку пива, от которой отказался у мадам Мазерон; в баре полно было шоферов из министерства и водителей личных машин.

Репортер так и стоял на своем посту.

— Видите, я не пытался следить за вами. Может, сами скажете, к кому вы ходили?

— К нотариусу.

— Узнали что-нибудь новое?

— Нет.

— Все еще никакого следа?

— Ни малейшего.

— Вы уверены, что в деле не замешана политика?

— Вроде нет.

Полицейский в мундире тоже был на месте. Мегрэ обогнул шахту лифта и позвонил в дверь. Ему открыл Жанвье, без пиджака; Жакетты в кабинете не было.

— Что ты такое натворил? Ты позволил ей выйти?

— Нет. Выйти она пыталась после телефонного звонка, заявив, что в доме нечего есть.

— И где она сейчас?

— У себя. Отдыхает.

— Что за телефонный звонок?

— Через полчаса после того, как вы ушли, зазвонил телефон, и я снял трубку. Это был женский голос, довольно слабый. «Кто у телефона?» — спросила дама. Я не стал отвечать, а спросил в свою очередь: «Кто говорит?» — «Пригласите, пожалуйста, мадемуазель Ларрье». — «Кто ее спрашивает?» После недолгого молчания я услышал: «Принцесса де В.». Все это время Жакетта смотрела на меня так, будто прекрасно знала, о чем идет речь. «Передаю трубку». Она подошла к телефону и тут же затараторила: «Это я, госпожа принцесса… Да… Я бы хотела туда пойти, но эти господа никуда не отпускают меня… Их тут понаехала целая прорва, со всякими аппаратами… Меня допрашивали целый день, да и сейчас инспектор слушает, что я говорю…» — Жанвье добавил: — Она, казалось, остерегалась меня. Потом уже не произносила ни слова, а только слушала. «Да… Да, госпожа принцесса… Да… Понимаю… Сама не знаю… Нет… Да… Я попытаюсь… Да, мне бы тоже этого хотелось… Спасибо, госпожа принцесса…»