Мегрэ и его мертвец - [14]

Мегрэ вздохнул. И без того столько времени убито на объяснения. Ни малейшего представления о действительности у этого судейского крючка. Как может человек, ни разу не заглянувший в дешевое кафе, брокерскую или на трибуну для зрителей на скачках и не знающий, что такое работать «по части лимонада», утверждать, будто он в силах понять психологию преступника?

— Мой рапорт должен быть у вас на столе. Когда бедняга позвонил мне в самый первый раз (произошло это в среду в одиннадцать утра), его уже преследовали. Погоня началась, видно, накануне. Вначале он не хотел обращаться к полиции, рассчитывал сам выкарабкаться. Однако он был уже напуган. Знал, что жизни его грозит опасность. Поэтому вынужден был избегать безлюдных улиц. Толпа как бы служила ему защитой. Домой он не решался вернуться, опасаясь, что его выследят. Даже в Париже не так много заведений, открытых всю ночь напролет. Кроме кабаре на Монмартре, это железнодорожные вокзалы. Они хорошо освещены, а в залах ожидания всегда народ. Так вот! В зале ожидания третьего класса на Лионском вокзале в понедельник были выкрашены скамьи. Мерс утверждает, что краска идентична той, что была обнаружена на брюках убитого.

— Вокзальная прислуга опрошена?

— Да. Опрос продолжается.

— Короче говоря, несмотря ни на что, вы добились определенных результатов.

— Да, несмотря ни на что. Я также знаю, когда этот человек переменил свои намерения.

— Какие еще такие намерения?

Налив в чашку лечебный отвар, мадам Мегрэ жестом предложила мужу выпить, пока настой не остыл.

— Как я уже объяснял, он вначале попытался выкарабкаться из затруднительного положения самостоятельно. Но в среду утром ему пришло в голову обратиться ко мне. Он продолжал звонить мне до четырех дня или около того. Что произошло потом? Не знаю. Возможно, послав напоследок записку с почты в предместье Сен-Дени, он в конце концов решил, что все это бесполезно. Так или иначе, примерно час спустя, часов в пять, он зашел в пивную на улице Сен-Антуан.

— Выходит, наконец-то объявился хоть какой-то свидетель?

— Нет, месье Комелио. Это Жанвье его откопал. Показывал фотографию в каждом кафе, расспрашивал всех официантов. Короче, человек этот заказал «сюз-ситрон» — это определенно указывает на несомненность его личности — и попросил принести ему конверт. Потом, сунув его в карман, взял у кассира жетон и кинулся к телефонной будке. Позвонил. Кассир слышал щелчок аппарата.

— Но не вам?

— Да, — выдавил Мегрэ. — Не нам. Он пытался связаться еще с кем-то, неужели вам не понятно? Что же касается желтого автомобиля…

— Есть о нем какие-нибудь сведения?

— Нечеткие, но полезные. Вы знаете набережную Генриха IV?

— Где она примыкает к району площади Бастилии?

— Именно. Вы видите, все происходит в одном и том же районе. Создается такое впечатление, что вы движетесь по кругу. Набережная Генриха IV одна из самых безлюдных, самых тихих во всем Париже. Там нет ни магазинов, ни баров, лишь дома буржуа. Желтый автомобиль мальчик-рассыльный заметил в среду точно в восемь десять. Заметил потому, что он сломался напротив дома № 63, куда мальчуган нес телеграмму. Капот был открыт, двое мужчин копались в моторе.

— Он их описал?

— Нет. Было темно.

— А номер заметил?

— Тоже нет. Людям редко приходит в голову запоминать номера автомобилей, которые им попадаются. Важно то, что автомобиль направлялся в сторону моста Аустерлиц. И что было десять минут девятого, а ведь вскрытие показало, что преступление совершено между восемью и десятью часами вечера.

— Скоро ли здоровье позволит вам выходить из дому, как вы считаете?

Комелио несколько поостыл, но, видно, позиций сдавать не желал.

— Не знаю.

— Какую версию сейчас отрабатываете?

— Никакой. Я жду. Это единственное, что нам остается, не правда ли? Мы зашли в тупик. Мы, вернее, мои люди, сделали все, что могли. Теперь надо ждать, и только.

— Ждать чего?

— Чего угодно! Что подвернется. Возможно, это будет свидетель. Возможно, какой-то новый факт.

— Вы полагаете, он появится, этот факт?

— Будем надеяться.

— Благодарю вас. Я доложу о нашем разговоре прокурору.

— Передайте ему мое почтение.

— Надеюсь на ваше выздоровление, господин комиссар.

— Премного благодарен, господин судебный следователь.

Когда Мегрэ повесил трубку, вид у него был мрачный, как у совы. Наблюдая уголком глаза за женой, которая вновь принялась за вязание, он почувствовал в ней какую-то напряженность.

— Тебе не кажется, что ты зашел слишком далеко?

— В каком смысле?

— Признайся, ты его разыгрывал?

— Ничуть.

— Ты все время потешался над ним.

— Ты полагаешь?

Мегрэ, казалось, был искренне удивлен. Ведь он вел разговор со всей серьезностью. Все, что он сказал, было правдой, в том числе и его сомнения относительно собственного недомогания. Порой, когда расследование не ладилось, он ложился в постель или просто оставался дома. Жена за ним ухаживала. Ходила на цыпочках. Не было шума и суеты полицейского управления, не было бесконечных расспросов и будничных забот. Коллеги навещали его или же звонили. Все были очень внимательны. Справлялись о здоровье. А за то, что, морщась, выпивал несколько чашек лекарственного отвара, жена готовила ему пунш.