Мегрэ и Долговязая - [9]

— А она не имела состояния?

— Она была довольно обеспечена. Нельзя сказать, что у нее ничего не было, но теперь, когда жизнь так дорожает…

— Когда она умерла?

Старая дама широко раскрыла глаза.

— Умерла?

— Простите, я решил, что она умерла. Ведь вы сами говорите о ней в прошедшем времени.

Старая дама улыбнулась.

— Вы правы. Но говорю я так по другой причине. Она умерла для нас. Иначе говоря, она от нас уехала.

— После ссоры?

— Гийом не такой человек, чтобы ссориться.

— А может быть, с вами?

— А я для этого уже слишком стара, месье комиссар. Я слишком много перевидела на своем веку, слишком хорошо знаю жизнь и предоставляю каждому…

— Когда она уехала от вас?

— Два дня назад.

— Она заявила вам о своем отъезде?

— Мы с сыном прекрасно понимали, что этим кончится.

— Она вам об этом говорила?

— Часто.

— Она объясняла причину?

Старая дама ответила не сразу. Казалось, она размышляла.

— Сказать вам честно, что я по этому поводу думаю? Если я колеблюсь, то только из боязни, как бы вы не стали надо мной смеяться, но полагаю, что с комиссаром можно быть такой же откровенной, как с врачом или исповедником.

— Вы католичка, мадам Серр?

— Да. А моя невестка — протестантка. Но это не имело никакого значения. Видите ли, у нее сейчас невыгодный для женщины возраст. Каждая из нас, в течение нескольких лет, как будто сама не своя. Любой пустяк в этот период нас раздражает. Нам легко приходят в голову нелепые идеи.

— Понимаю. И это происходило с вашей невесткой?

— И это, и кое-что другое. В последнее время она только и мечтала о своей родине — Голландии, целые дни проводила за письмами своим голландским подругам.

— Ваш сын ездил с женой в Голландию?

— Нет, ни разу.

— Значит, она уехала во вторник?

— Да. С Северного вокзала. В девять сорок.

— Ночной поезд?

— Да. Целый день она провозилась с упаковкой багажа.

— Ваш сын проводил ее на вокзал?

— Нет.

— Она вызывала такси?

— Она пошла искать машину на углу бульвара Ришар-Валлас.

— Больше она не давала о себе знать?

— Нет, и не думаю, чтобы ей захотелось нам написать.

— Вопрос о разводе не возникал?

— Я же вам сказала, мы католики. А кроме того, у сына нет никакого желания жениться еще раз. Но мне по-прежнему непонятно, чем же мы обязаны приходу полиции?

— Я хотел бы спросить вас, мадам, что именно происходило в вашем доме во вторник вечером. Минутку. У вас ведь нет прислуги?

— Эжени, наша уборщица, приходит ежедневно в девять утра и уходит в пять.

— Сейчас она здесь?

— Нет. Сегодня она выходная. Придет завтра.

— Она живет поблизости?

— Она живет в Пюто. По ту сторону Сены. Как раз над скобяной лавкой напротив места.

— Полагаю, что она помогла вашей невестке упаковать багаж?

— Она снесла вниз чемоданы.

— Сколько их было?

— Один сундук и два кожаных чемодана. И еще шкатулка с драгоценностями и несессер с туалетными принадлежностями.

— Эжени ушла от вас во вторник в пять часов, как обычно?

— Да, как обычно. Простите мое волнение, но мне впервые в жизни приходится отвечать на подобные вопросы, и признаюсь…

— Ваш сын выходил из дому в этот вечер?

— Что вы имеете в виду под словом «вечер»?

— Допустим, незадолго до обеда.

— Он, как обычно, ходил на прогулку.

— Вероятно, пошел выпить аперитив?

— Он не пьет.

— Никогда?

— Нет. Ничего, кроме стакана вина, разбавленного водой, во время еды. Во всяком случае, уж не ту гадость, которую называют аперитивом.

Буасье, чинно сидевший в своем кресле, казалось, втягивал в себя запах аниса, все еще сохранившийся на его усах.

— Как только он вернулся, мы сразу уселись за стол. Он всегда совершает одну и ту же прогулку. Эта привычка осталась у него с тех пор, как мы держали собаку, которую нужно было выводить в одно и то же время. Ну и, конечно, он привык.

— У вас теперь нет собаки?

— Нет, уже четыре года. С тех пор как умер Биби.

— И кошки нет?

— Нет. Моя невестка терпеть не могла кошек. Вот видите! Я невольно говорю о ней в прошедшем времени. Ведь мы воспринимаем теперь этот период как прошлое.

— Вы сели за стол втроем?

— Мария спустилась в столовую в ту минуту, когда я стала разливать суп.

— За обедом не произошло никакой ссоры?

— Нет. Обед прошел в полном молчании. Я понимала, что, несмотря ни на что, Гийом взволнован. С первого взгляда мой сын может показаться человеком холодным, но в действительности он крайне чувствительный. Когда ты прожил с женщиной свыше двух лет…

Мегрэ и Буасье ничего не услышали. Но у старухи слух был тонкий. Она наклонила голову, словно прислушиваясь. И тут же оплошала: Мегрэ сразу понял и, поднявшись, направился к двери и отворил ее. За дверью стоял человек, который и в самом деле был выше, шире в плечах и толще комиссара. Вид у него был довольно смущенный: должно быть, он уже какое-то время подслушивал разговор в гостиной.

Его мать не солгала, когда сказала, что он отдыхает. Редкие растрепанные волосы прилипли ко лбу, ворот белой рубашки расстегнут. На ногах вышитые домашние туфли.

— Входите, месье Серр, — сказал Мегрэ.

— Прошу прощения. Я услышал шум и подумал…

Он говорил не торопясь, медленно переводя тяжелый взгляд с одного на другого.

— Это господа из полиции, — объяснила ему мать, вставая.

Он ничего не спросил, снова оглядел их и стал застегивать рубашку.