Мефистон - Властелин Смерти - [14]

Я не обращаю внимания на оскорбление. Это ниже моего достоинства. Я удивлен, что Квирин скатился к такой мелочности. Его несдержанность — плохой знак. Он не думает рационально ни о башне, ни обо мне. Он забывает мой ранг. Но меня не волнует пренебрежение. Меня волнует путь, на который нас затаскивают. «Я не сомневаюсь в твоих убеждениях, реклюзиарх», — отвечаю я.

— Можешь также не сомневаться в правдивости моих слов, — парирует Квирин. Он указывает на башню. — Если ты не чувствуешь силу святилища, то ты не достоин своего титула.

Я вновь игнорирую нападки на меня. Я не заинтересован в бессмысленном обмене колкостями. Квирин прав. Отрицать силу, излучаемую строением, значит просто закрыть глаза на факт её существования. Это центр варп-шторма, за которым я шёл. Энергии сходятся здесь, прибывая с каждой секундой. Это центр водоворота. Это точка, к которой Четвёртую роту и меня вели с тех самых пор, как в системе Сапплициума мы вступили на борт корабля-призрака «Затмение надежды». Наше право выбирать свой путь было превращено в печальную насмешку. Каждый наш шаг был спланирован внешней силой, силой, у которой не может быть ничего общего с нашим уважаемым примархом. Глядя на башню и застывших космодесантников, я понимаю, что этот момент готовился тысячелетиями. Квирин, один из самых наших легендарных капелланов, празднует это олицетворение неизбежности.

Он глупец.

А я? У меня есть долг. Присяга. Миссия.

А вот выбора у меня нет.

И правда, даже без увещеваний Квирина, возможный путь был бы только одни. Перед нами предатели. И нельзя позволить им жить дальше.

На краю чаши воссоединяются силы Четвёртой роты. Но мы должны воздержаться от применения всей нашей мощи. Наша задача — захватить территорию, а не разнести планету на куски. Даже когда Кастигон начинает переговоры с экипажами танков, Квирин встревает: «Башня не должна пострадать», — говорит он.

Признаться, я не верю, что это возможно сделать чем-то таким банальным, как артиллерия. Но поскольку полной уверенности нет, то мы будем действовать согласно указаниям реклюзиарха. Мне также неприятна мысль, о тяжёлых снарядах, падающих среди застывших воинов. Хотя мне неизвестна их принадлежность, вероятность осквернения велика. Я не буду участвовать в подобном. И мои братья тоже.

Кастигон совещается с Квирином, мной и сержантами. Идея рождается, перерастает в план и становится действием. Атака будет проведена с двух направлений. Кастигон с частью сил атакует с фронта. Я возглавлю остальных.

Мы ударим с воздуха. Мы станем самым ужасным дождем.

Глава 4 ИКОНА

Наш примарх обладал крыльями. Он единственный из двадцати сыновей Императора нес на себе подобную мутацию. Только он мог летать без помощи технических приспособлений или психических сил. Мы, те, кто отправились в небеса, чтобы обрушивать гнев Сангвиния на головы отступников, не обладаем этим даром, но в нас есть генетическая память о нем. Характер нашей атаки, однако, это форма поклонения. Мы — эхо нашего примарха. Его благородная ярость звучит сквозь тысячелетия. Его мщение Великому Предателю никогда не закончится, оно будет продолжаться, пока будет существовать хотя бы один Кровавый Ангел, способный поднять меч или болтер.

Или летать.

Кастигон и основные силы Четвёртой роты атакуют первыми. Они спускаются по склону амфитеатра, словно багровое копье, нацеленное в сердце Освященных. Багровый — это цвет правосудия, а ещё это цвет гнева. А когда дело касается нас, то различий, по сути, нет.

Между застывшими воинами почти нет мест пригодных для движения бронетехники. Лишь избыток свободного времени позволил Освященным провести свои «Рино» вниз, к башне, окольными путями. Я замечаю, что предатели также бережно отнеслись к стоящим повсюду воинам, как и мы. Значимость этого факта пока является тайной для меня, а мои братья просто не обращают внимания на это.

Я выступаю с двумя штурмовыми отрядами. Они летят на реактивных ранцах, кометные хвосты прочерчивают в небе дугу их атаки. Я вновь разворачиваю свои кроваво-красные крылья, в их сотворении я чувствую руку Сангвиния. Мой примарх направляет мой полет. Направляет мою руку. Он рядом с моим плечом в тот момент, когда я обрушиваюсь на врага. Его гнев заключен в той смерти, которую я несу.

Освященные замечают нас. Наши наступающие наземные войска выпускают целый шквал болт-снарядов, подавляя сопротивление врага. Выстрелы, долетающие до нас, слишком рассеяны, чтобы сбить нас с пути к цели. Но мы всё же теряем брата Кимереса, когда удачно выпущенный снаряд пробивает его прыжковый ранец. И он взрывается. Объятый пламенем он падает на землю. Взрыв не убил его. И падение тоже. Хотя приземлился он плохо, получив ранения при ударе. Предатели не дают ему шанса опомниться.

Мы приземляемся между линиями обороны противника и башней. Наше оружие посылает смерть противнику. Штурмовые отряды прореживают ряды врагов болтерами. Пойманные перекрестным огнем, некоторые Освященные не могут сделать большего, чем просто умереть, их тела и броню покрывают выбоины попаданий. Мое сознание выходит за пределы меня самого. Я охватываю всё пространство до ближайшего «Рино». Я проделываю в ткани реальности широкий разрыв. Визжащий вихрь Имматериума проникает сквозь щель. Эти отступники продались Хаосу? Ну, тогда пора их отправить к нему. Бытие искривляется и рвётся. Энергии, не принадлежащие этой реальности, хищно сверкают, голодные и разрушительные. Вихрь вытягивает «Рино» с его позиции. Он сминает заднюю часть машины, искажая само её существование. Реальное и выдуманное, настоящее и невозможное встретились в одном объекте. Парадокс слишком сильный. «Рино» взрывается. Броня отслаивается, разрывается на куски и несётся сквозь воздух как гигантская шрапнель. Взрыв огромен. Это общий предсмертный рёв боеприпасов и прометиума. Окружающее пространство окатывается огнем. Стоит дикий звон. Дыра в материи закрывается, оставляя после себя выпотрошенные и вывернутые наизнанку тела.