Медвежий угол - [23]

На самом деле он не так уж верил в надежность старой штольни, но старался сейчас об этом не думать. Даже если все технически пройдет без сучка и задоринки, это еще не будет означать, что предприятие увенчается успехом. Гуров был так уклончив в разговоре с Фомичевым не только из соображений конспирации. Откровенно говоря, он и сам не очень хорошо представлял, чего ищет. Возможно, кроме кучки окровавленных камней, на дне этой ямы вообще ничего не окажется. Но, с другой стороны, отрицательный результат – тоже результат. Пусть он не найдет там рюкзака или баула с оборудованием, но что-то там должно остаться непременно – хотя бы пуговица, хотя бы крючок от куртки. А где, кстати, этот пресловутый баул? Где хотя бы камуфляж, про который вспоминал Савинов? Не могло же все исчезнуть бесследно! И если в штольне вообще ничего не будет, тогда вывод напрашивается абсолютно однозначный – Подгайский не по своей неосторожности попал в эту дыру.

– Готово! – деловито сообщил Фомичев. – Я все еще дома проверил, чтобы потом не кусать локти. Вот вам фонарь – батарейки я новые поставил. Вот этот пояс на себя наденете, Лев Иванович… Это для страховки. Вот тут карабин, вот здесь будете отпускать помаленьку, по мере погружения, так сказать… А основной конец я, как и предполагалось, на стволе укрепил – дерево вроде надежное. Но вы все равно поосторожнее! Если что – плюйте на все и сразу поднимайтесь!

– Обязательно плюну, – пообещал Гуров. – Но сейчас – три раза через левое плечо.

Он улыбнулся и принялся за дело. Разобравшись с тросами, он надел пояс, поудобнее поправил пистолет за поясом, взял фонарик и соскользнул в яму. Фомичев смотрел на него сквозь стекла очков с надеждой и тревогой. Гуров начал медленно спускаться.

Из глубин земли поднимался сырой тошнотворный запах. Мелкие камешки градом сыпались вниз. Звуков падения Гуров действительно не слышал, и это слегка напрягало его.

«Может, эта дыра прямиком до Китая идет? – с неудовольствием думал он про себя. – Конца ей не видно!.. Да ведь Савинов-то сюда лазил! И Смига опять же. Между прочим, до сих пор неизвестно, как все-таки Смига догадался, что в штольне труп лежит. И об этом в протоколе ни слова! А ведь что-то он наверняка заметил – след какой-то, тот же баул для анализов… И куда он этот Смига теперь запропастился? Он сейчас нужен мне позарез».

Додумать свою мысль Гуров не успел – бряканье мелких камешков наконец донеслось до него снизу – это приближалось дно штольни. Гуров задрал голову – наверху ничего не было, кроме пятачка голубого света, казавшегося здесь на дне колодца ослепительным.

Ноги Гурова коснулись грунта, и он сразу же зажег фонарик. И сразу же увидел то, что ожидал увидеть с самого начала – россыпь острых каменных осколков со следами бурой крови на них. Он присел на корточки и посветил вокруг фонариком. Разумеется, здесь не было ни рюкзака, ни баула с оборудованием для анализов. Одни камни и влажная серая земля. Когда-то отсюда в сторону уходил боковой штрек, но крепежные бревна давно сгнили, и земля осела, похоронив творение рук человеческих. Да и сама штольня заметно пострадала от времени – на дне скопилась целая пирамида осыпавшейся породы.

Но кое-что Гуров все-таки нашел. Тщательно обшарив все углы, он вдруг заметил какой-то странный предмет ядовито-зеленого цвета, просвечивающий сквозь земляную россыпь. Он стряхнул землю и взял предмет в руки. Это была дешевая мужская расческа из зеленой пластмассы, довольно грязная – видимо, человек, пользовавшийся ей, не отличался большой опрятностью. На расческе отчетливо была видна надпись, сделанная чем-то острым – Караим. Буквы с прихотливыми завитушками выцарапывались старательно, с любовью. Не исключено, что владелец дорожил этим предметом туалета – возможно, он даже был для него чем-то вроде талисмана, потому что, судя по фабричной метке, расческа была сделана еще при царе Горохе, в 1974 году.

Гуров достал из кармана пластиковый пакет и спрятал туда расческу. Для верности он еще порылся в земле, но ничего больше не обнаружил. Еще рано было делать выводы, но Гуров вполне мог себя поздравить – какая-никакая, а ниточка в его руках появилась. И даже не ниточка, а целая расческа, да еще с прозвищем или именем хозяина. Случайно попасть она сюда никак не могла и лежала здесь не слишком давно. И в то же время принадлежать Подгайскому такой безвкусный предмет явно не мог. И уж совсем невозможно было себе представить, чтобы ученый, высунув язык, тщательно выцарапывал на расческе странное имя.

С другой стороны, сейчас, конечно, не мог, а в далеком семьдесят четвертом, будучи беззаботным студентом, вполне мог. Может быть, у него и прозвище было такое – Караим. А еще расческу могли подбросить, чтобы увести Гурова по ложному следу. Одним словом, выводы было делать рано.

Убедившись, что на дне проклятой ямы ничего больше нет, Гуров обвязался веревкой и крикнул Фомичеву, что поднимается. Тот привел в действие свою систему блоков и довольно быстро вытащил Гурова на свет божий.

Унылый пейзаж показался Гурову прекрасным. Щурясь от солнечного света, он с удовольствием разглядывал заросшие соснами склоны и голубое небо.