Медвежьи невесты - [15]

Каким таежным премудростям обучают в Красноярске медвежьих невест, старушка рассказать не успела, потому что заметила вдали своими дальнозоркими единственную-ненаглядную гордость и отраду.

— Так можно ведь было и просто куда-нибудь уехать, куда-то, где нет медведей…

— Как это просто уехать? — удивилась в свою очередь старушка. — Разве же отпустит тайга того, кому суждено погибнуть от медведя?

— А вот и моя стрекоза! — при виде внучки лицо старушки просветлело, помолодело даже.

Стрекозу звали Светланой.

Представилась она равнодушно, даже хмуро, пожалуй. Буркнула в сторону «Света». Дикарка, а на вид городская. Кудряшки, сразу видно, не завивка, а свои, подстрижены до плеч, ветер ими играет, пытается распрямить, а они обратно свиваются темными змейками. Глаза тоже тёмные, с зеленью, лесные, разрез, как у рыси. Нос и губы — точёные. Природа-резчик постаралась. На свет появилась красавица. Стройная, правда, чуть-чуть худовата. Ноги сильные, длинные. Юбка белая, выше загорелых колен ладошки на две, тоже ветру на радость. Никто в поселке таких коротких не носит, но Свете можно всё, никому и в голову не придёт осудить имеющую власть над Хозяином Леса.

— Пойдёмте, что ли, в дом чай пить, — пригласила старушка. — Чай у меня вкусный, из таёжных трав.

В доме Варвары Матвеевны и Светы всё говорило о том, что здесь давно ни к чему не прикасалась мужская рука.

У стены аккуратно составлены баночки с вареньями, на столе, покрытом вышитой скатертью (такая же вышивка — с цветочными узорами — на занавесках), в гранёном стакане — букет засушенных с осени разноцветных листьев. Зеркало, большое, в позолоченной раме, не прибито к стене, как положено, а нижним краем уходит за тяжёлый сундук, чтоб невзначай не свалил рыжий котище, развалившийся посреди хаты на медвежьей шкуре — пожалуй, единственного свидетельства, что когда-то в доме был охотник.

Старушка словно прочитала мысли Нины и поспешила её огорошить:

— Медведя внучка убила.

— Как убила? Из ружья? — изумилась Нина, глядя на хрупкую Светлану.

— Из какого тебе ружья? Ружьём можно шкуру испортить, — продолжала говорить загадками старушка, разжигать любопытство.

А Светлана юркнула за вышитую занавесочку и взяла с подоконника кинжал.

— Вот, — показала она гостье. — Его и всаживают медведю в живот. — Она сделала в воздухе резкое движение рукой, сжимающей оружие. — Только надо подпустить его поближе…

— А как же добраться до живота, если он на четырех лапах? — удивилась Нина.

— К невинным девушкам он всегда подходит на задних лапах, — пояснила Варвара Матвеевна. — В это время, когда он приближается, и надо воткнуть кинжал.

— А как же медведь узнаёт, невинна девушка или нет? — продолжала удивляться Нина.

— Никто не знает, — продолжала играть кинжалом Светлана. — Может быть, запах у нас какой-то особенный, который медведю нравится. Или не любит запах мужчины… У нас недавно одна медвежья невеста влюбилась, потеряла и голову и целомудрие. И пошла на медведя — думала, сойдёт с рук. Задрал её косолапый…

— Раньше девушки честь свою блюли, — вздохнула Варвара Матвеевна. — Позором до свадьбы подпустить к себе было, и грех большой. Это сейчас бесстыдство развели. Вон Клавка-марийка в тринадцать лет родила…

— Бабушка! — обняла старушку внучка. — Что нам других судить-рядить? У них своя жизнь, у нас — своя.

— И двух дочерей беременных козявками выдала, — не унималась старушка. — Одна Зойка, младшая всё дома сидит, да песни поёт.

— Слышала уже, что косолапый опять натворил? — вскинула брови Светлана.

— Нет, это ж ты, как сорока на хвосте, мне все новости приносишь.

Светлана покачала головой:

— Чувашки с медведем в лесу повстречались… — девушка как-то странно улыбнулась, и уголках её глаз читалось и сожаление, и даже какая-то мстительность.

— Никого хоть не задрал? Все живы остались? — забеспокоилась старушка.

— Живы-то живы, да встречу с медведем запомнят надолго. Обычная, в общем-то история. Пошли втроём собирать смолу. Одна захотела в туалет, села чуть поодаль за кусты. Вдруг слышит: «Медведь!» Она, конечно, смеётся, не верит. Подруги опять: «Медведь!» И с визгом побежали. Видит, и правда, идёт он, огромный. Она к бочкам, в которых смола. Медведь, конечно, за ней. Она бочку на него покатила, а ему, Мише, только этого и надо — мёдом не корми — дай поиграть. Он ей обратно эту бочку, она ему назад. Так и играли, не знаю уж, сколько, пока не послышался грохот телеги. Приехал наш Михалыч на лошади забирать полные бочки и новые пустые под смолу привёз. У Михалыча, конечно, как всегда, с собой ружьё. Увидев, что творится, пальнул пару раз в воздух. Мишка в лес и удрал. А чувашку Михалыч довёз на телеге до посёлка. Она как приехала — так сразу в контору. Рассчиталась. И уехала обратно в Чувашию.

— Ох, прекращала бы ты, Свет, со своими медведями! Вся душа за тебя изболелась, — старушка даже взялась за сердце, там, где, по её ощущениям, и должна находиться душа.

— Опять, бабуля, начинаешь! — громко вздохнула Светлана. — Хоть не рассказывай тебе ничего!

Светлана наскоро попила чаю с воздушными лепешками и малиновым вареньем и опять засобиралась: