Медвежатница - [3]

Хранительница Воды каждый день приносит воду из Священного Источника, окруженная ученицами, будущими весталками. Она же и воспитывает девочек – такова ее служба.

Хранительница Правды тоже занята с утра до вечера. Она свидетельствует своей непорочностью истинность завещаний и договоров. Ей нужно понимать людей и сердцем чувствовать обман, чтобы не уронить честь Храма.

Наконец есть Хранительница Священной Муки, которой осыпают жертвенных животных и которую ставят на домашние алтари. Эта весталка, окруженная свитой, мелет муку собственными руками – иногда даже ночью, потому что спрос очень велик.

Выбирай, амата, кем ты хочешь быть?

Почти без колебаний.

– Я останусь Хранительницей Огня.

– Почему? Ведь это единственная миссия, где за ошибку жестоко наказывают?

– Ничего, у меня огонь не погаснет. Это лучше, чем всё время сидеть в четырех стенах, не видя белого света, как Хранительница Пентралия. Да еще постоянно общаться с этим извергом, который запорол до смерти больную женщину. Остальные три должности вообще не для меня. Там все время надо находиться в центре внимания. Я этого терпеть не могу.

В первый же день твоей службы ты должна совершить торжественный выход. Тебе предстоит сопроводить частицу Священного Огня в храм Асклепия. Он находится на острове Тиберина, посреди реки Тибр.

Белоснежные лошади медленно катят тебя по улицам в разукрашенном карпентуме. Впереди торжественно вышагивает ликтор, кричит: «Чтите весталку!». Прохожие благоговейно склоняются перед колесницей. Ты держишь на коленях бронзовую лампу. Если огонек в ней и погаснет, нестрашно – можно вернуться и взять частицу от главного пламени. С ним в твое отсутствие ничего не случится, масла достаточно.

Вдруг ликтор велит вознице остановить лошадей.

– Прошу прощения, амата, – говорит ликтор, приблизившись. – Видишь, на берегу толпа. Это казнят гнусного злодея Гаюса Горшечника – того, что осквернил и потом задушил свою шестилетнюю сестру. Суд приговорил его к позорной казни: мерзавца запихнут в мешок с шелудивой собакой, ощипанным петухом и гадюкой, а потом утопят в зловонном Тибре. Обождем здесь.

– Разве толпа не должна расступиться, чтобы пропустить колесницу весталки? – удивляешься ты.

– Конечно, должна. Но ты ведь знаешь обычай. Если мимо преступника, осужденного на смерть, проследует жрица Весты, казнь отменяется. Приговоренный получает помилование. Не хочешь же ты спасти выродка от заслуженной кары?

– Как ты поступишь? Велишь ликтору двигаться дальше, и отвратительного Гаюса отпустят на волю – или дашь правосудию свершиться?

Ответ сразу.

– Никого нельзя лишать жизни, даже очень плохого человека. Я скажу ликтору, чтобы колесница ехала дальше.

Когда ты возвращаешься в храм с острова, к тебе подходит старая весталка Октавия, Хранительница Воды.

– Молю тебя, сестра, – говорит она жалобно. – Поменяйся со мной, пока ты еще не свыклась со своей службой. Я стара, мне уже шестой десяток. Все время болит спина, поднимать тяжелое для меня мука. Амфора с водой из священного источника весит целый талант. С каждым днем мне всё тяжелее приносить кувшин на вытянутых руках, без остановки. Однажды я уроню его, и тогда с Римом произойдет несчастье. А еще мне все труднее справляться с девочками-ученицами. С подростками вечно что-то не так. Ради милосердной Весты, пожалей меня!

Ты говорила, что ты ненавидишь быть в центре внимания, и я знаю, что ты не выносишь подростков.

– Я их просто боюсь! На пятом курсе у нас была практика, я месяц преподавала историю в школе. Вы не представляете, что творилось у меня на уроках. Дети будто чувствовали, что при мне можно ходить на головах!

– Так что ты ответишь Октавии?

Недолгая пауза.

– Ну как ей откажешь?

ПРОМЕЖУТОЧНЫЙ РЕЗ-Т ПО ТРЕМ ЭТАПАМ:

Э.85

Д.85

Д.70

ОДНОАТОМНАЯ МОЛЕКУЛА

Одноатомная молекула

Скажут тебе мудрецы, что ничтожен единственный атом,

Сотканы все вещества из сплетенья молекул;

Скажут другие: но атом единственный – вечен!

То и другое, поверь, одинаково будет нелепо.

Кто-то в свободное время для отдыха и удовольствия разглядывает марки, пилит лобзиком, вяжет или вышивает. Тина Белицына по вечерам, предоставленная сама себе, писала на латыни поэму «Природа сущего», оммаж Лукрециевой «Природе вещей». Старалась по возможности попадать в дактилический гекзаметр, а если с первого раза не получалось, возвращалась к строфе снова и снова. Торопиться было некуда.

Поэма еще не дошла и до середины. Нынешняя песнь, по счету одиннадцатая, называлась «Одноатомная молекула». В точных науках Тина разбиралась мало, но недавно прочитала в книге, что есть такая физическая абстракция – молекула, состоящая только из одного атома и потому обладающая тремя степенями свободы. Это я, сразу подумала Тина. Сама по себе молекула, ни с кем не связанная, ни от кого не зависящая и абсолютно свободная – насколько можно быть свободным в материальном мире.

Прочитала вслух последнюю строчку, испытывая почти чувственное наслаждение от звучности древнего языка: «Aequa videtur enim dementia dicere utrumque».

Отец, профессор-античник, говорил, что латынь прекрасна как остановившееся мгновение. Ибо совершенна и неизменна. К средневековой латыни он относился с презрением – недаром ее называют «вульгарной». «По-настоящему красивым бывает только то, чего больше не существует, – говорил папа. – Потому что оно уже не испортится, не запачкается и принадлежит вечности».