Медстар I. Военные хирурги - [46]

Ден покосился на Джоса. Это была его партия, но хирург так глубоко ушел в свои мысли, что, казалось, позабыл про свой ход.

— Джос, — тихо позвала Баррисс.

Джос поднял глаза.

— Я вскрываюсь, — сказал он.

Игроки открыли свои карты. Ден хихикнул, выкладывая ровные двадцать три.

— Чистый саббак, — заметил он, ухмыльнувшись и потянувшись к двум ставкам. — Смотрите и рыдайте, леди и….

Джос положил карты. Остальные игроки уставились, не веря своим глазам. Это был расклад Идиота: джокер плюс двойка мечей и тройка фляг.

— Отличная игра, — заметила Толк.

— Благодарю, — ответил Джос, сгребая кредитки.

Но у Дена, наблюдавшего за выражением лица хирурга, возникло отчетливое ощущение, капитан Вондар меньше всего сейчас думает о выигрыше.

Глава 21

Ночь была, разумеется, жаркой. Жигалки, огненные мошки и прочие неудачливые насекомые носились вокруг и бросались на защитное поле, добавляя маленькие голубые вспышки к огням лагеря и тем жалким крохам звездного света, которым удавалось пробиться сквозь вечно облачное небо. Две луны Дронгара были не настолько велики, чтобы выглядеть дисками, так что, если бы не огни Ремсо, болото сейчас было бы исключительно темным. Как и вся ночная половина планеты. Дождливым вечером свет исходил лишь от болотных гнилушек, вспышек молний и неверного мерцания огненной мошки.

Со всех сторон — неприятное место. Хотя нет, нужно быть честным с собой — вражеские медики были весьма славными созданиями.

Шпион знал, что имеется тенденция отождествлять себя с теми, с кем приходится работать. Приходит время, когда ты забываешь свою изначальную цель и начнешь думать как о настоящих друзьях, о тех, за кем тебе назначено следить или кому ты должен вредить. Это называется "отуземиться". Такое случалось с множеством агентов и шпионов и на войне, и в мирное время. Это крайне просто. Враги — не безликие автоматы или жестокие монстры, которые каждое утро встают с горящим желанием буйствовать и творить злодеяния глазами. Нет, большинство их точно такие же, как все — у них есть свои надежды и страхи, друзья и семьи, и вера, что они делают нужные вещи по веским причинам.

Таких людей трудно демонизировать.

Да, верно, подобную лапшу можно повесить на уши стаду молодых солдат. Можно обработать их, представить врагов в виде одержимых, которые не желают ничего, кроме как зарезать невинных деток, поджечь дом твоей матери, а потом дружно надругаться над могилой твоего отца. В любом случае, современные солдаты редко встречаются с врагом лицом к лицу. Пустить ракету на расстоянии десяти тысяч метров — бескровно и безлично. Но даже короткой схватки на поле боя иногда достаточно, чтобы разрушить месяцы обработки: когда один из твоих рекрутов видит юнца точно такого же, как он, она или оно, который сидит на поле боя, держит свои кишки руками и умоляет о глотке воды — это становится потрясением. Твой свежеобученный новобранец внезапно осознает, что у умирающего молодого солдата были надежды и страхи, совершенно не отличающиеся от его собственных — и, может быть, все, чего он хотел — просто отслужить свой срок и вернуться домой. Осознание этого пробирает до самого нутра, словно пролитая фляга жидкого азота.

Раздумывать в таком направлении — не слишком хорошая идея для солдата. В следующий раз это может заставить его колебаться и, может быть, даже приведет к его смерти. Лучше выкинуть такие вещи из головы.

Но когда ты внедренный агент, ты этого сделать не можешь. Ты не можешь лелеять иллюзии, что твои враги — зло; не тогда, когда ты ешь с ними, пьешь с ними, работаешь с ними. Порой ты с ними неразрывно связан. В подобных местах люди живут на виду друг у друга. Ты учишься понимать того, кто сидит напротив тебя в столовой, также как ты понимаешь свое отражение.

Почти весь персонал Ремсо состоял из хороших ребят. Шпион знал это; оценивать людей — изрядная часть работы агента. Если бы не началась эта война, любой из них, возможно, мог бы быть его другом. Среди них не было демонов.

И это делало работу труднее. Когда ты, запуская события в движение, вредишь не каким-то монстрам, а, напротив, причиняешь зло людям, которые считают тебя своим другом — это больно. Каждое утро ты встаешь — и твоя жизнь среди них почти полностью ложь. Все, что ты говоришь или делаешь, должно оставаться за семью замками, секреты следует хранить ради собственного выживания. К тому же на войне со шпионами не церемонятся. Тебя вряд ли будут обменивать, когда поймают; скорее всего, будет собран военный трибунал, и ты будешь ликвидирован быстро и тихо, словно выключили светостержень, как только они вытащат нужное им знание из твоего обреченного мозга.

И даже если ты достиг успеха — даже если ты закончил свою миссию и благополучно вернулся — не будет ни славы, ни медалей, ни парадов у дома. Если ты будешь очень удачлив, то получишь тихую скромную жизнь; без изрядных кусков памяти, которые сотрет "твоя" сторона.

Шпионаж — работа не для слабонервных. Ты должен быть сделан из материала прочнее самого прочного стилкрита, чтобы выдержать стресс существования в качестве внедренного агента, неважно на какую из сторон ты работаешь, неважно насколько сильны и обоснованны твои причины делать эту работу.