Медсанбат - [36]

Выносили раненых.

— Ямугу берем! — с гордостью говорил сержант. — Потом на Клин, а там Калинин... Эх, кабы пушек, да танков, да самолетов побольше!

— Отрежут мне ногу?! — испуганно спрашивал лейтенант.

— Вы еще с этой ногой до самого Берлина дойдете!

Раненых уже собралось много.

— Хотя бы печку какую приспособили! — жаловались они, — Тут задубеешь!

— Потерпите, медсанбат совсем рядом.

Наталья Трикоз командовала здесь всеми. Она была резкая, властная: раненые даже вздрагивали от ее голоса и старались исполнять все команды.

— Эй, давай потеснимся!

— А вы не командуйте!

Погрузили тяжелораненого капитана. Его положили в центре кузова на солому. Он слабо стонал.

— Курить нельзя! — голос Трикоз. — Не бачите, в кузове солома.

— Так уши же пухнут, сестричка.

— Высажу! И не спать, мороз ведь.

— Эх, как не хочется из полка...

— Вот еще бы одного, — умоляюще просил полковой врач.

— Кузов полуторки не резиновый.

— Пусть садится в кабину, а я на следующей, — вмешивается Шевченко. — Вы там не задерживайтесь! Поехали!

Из церкви шибануло запахом крови.

«Легкораненым придется добираться пешком, — решил Шевченко. — Всех на машинах не перевезти».

Лейтенант вышел из церкви. И вдруг глухой хлопок в небе и страшный треск. Павел припал к кузову автомашины Судакова.

— Товарищ лейтенант! Радиатор осколком пробило, — чуть не плакал Судаков.

— А куда же раненых из этой машины? — подскочил полковой врач.

— Эту машину, Копейкин, оттащите за церковь. Передайте Фролову, чтобы отдал вам последний радиатор.

— И долго вы будете ремонтировать? — спрашивает врач.

— Около часа. Легкораненых отправляйте пешком.

Шевченко понял, что возить раненых колонной тоже невозможно. Каждый водитель должен действовать самостоятельно и стараться как можно больше сделать рейсов.

И все-таки радостно было на душе. Угнетенное состояние духа, тревога, лежавшая камнем на сердце все эти месяцы, сменились несказанной радостью: наконец наступаем!

Когда Шевченко вернулся в расположение медсанбата, то увидел страшную картину: вся усадьба и помещения были забиты ранеными. В просторном доме приемо-сортировки принимали раненых, разгружали, оформляли документы, кормили. То и дело слышалось:

— Сестрица, чайку бы!

Анна Широкая показала себя расторопной при распределении раненых.

— В перевязочную... В терапевтический взвод.

— Сестрица, пить!

Сержант продолжал стонать.

— Че тебе?

— Пи-ить! — потребовал старшина внятно и настойчиво.

— Вот горюшко, — отозвалась Широкая. — Вода кончилась. Сейчас принесут, потерпите немного.

Шевченко достал флягу, подал старшине. Тот пил маленькими глотками: вода была студеная, родниковая. Она не успела замерзнуть. Старшина сделал три глотка и передал флягу. Она пошла по рукам....

— Он же мертвый! — вдруг закричала Широкая, и глаза ее затуманились слезами. — Санитары!

И тут же Широкая к другому:

— Успокойся, родненький. Все будет хорошо. Сейчас твою боль сразу уврачуют. Потом в госпиталь отвезут.

Появился Травинский.

Увидев Шевченко у машины, комбат закричал:

— В полк еще три машины пошлите!

Травинский убежал.

— Надо вперед головой вносить!

— Я тебя перевязывать не буду! — недоброжелательно говорит Широкая. — Ты к старшему лейтенанту Рахимову иди!

— Я Герой Советского Союза! — кричит с угла звонким голосом раненый.

К нему тут же бросилась Зина!

— Что у вас? Куда ранены?

— Он что, герой? — спрашивает пожилой боец, раненный в грудь.

— Митька-то? Да нет. Это чтобы обратили на него внимание. Вишь, как перед ним хлопочет сестрица! Ну и Митька, ну и стервец!

— И ты орденоносцем прикинься.

— Куда уж нам, мы лаптем щи хлебаем, портками карасей ловим! — Он вышиб кресалом искру, раздул трут, стал прикуривать самокрутку.

— Гы-гы, — скалил желтые зубы боец с перевязанной рукой. — Значит, щи лаптем...

В перевязочной тоже кипит работа. Воздух пропитан смешанным запахом камфары, йодоформа и спирта. Все работают с каким-то особенным энтузиазмом. Мелькают белые повязку с красными пятнами. И все раненые кажутся на одно лицо.

— Сыворотку введите! — командует только что прибывший врач Вадим Скринский.

— В первую очередь тяжелораненые!

— Сестра, помираю! — И белая косынка метнулась к нему. Плаксина приподнимает голову сержанта и подносит кружку к губам. Раненый начал жадно пить.

— Потерпи, родной, немножко.

Сержант кивнул головой и закрыл глаза. Боец лежал неподвижно. Видно, не жилец он на этом свете.

За операционными столами работают три хирурга. Вот Горяинов кивает головой: мол, операция закончена. Подходит к столу, где сестра надевала Варфоломееву перчатки. На столе лежит капитан.

— Ампутация? — спрашивает Николай Александрович.

— Да.

Тонкие длинные пальцы ощупывают раненую ногу.

— Здесь простой перелом.

Варфоломеев удивленно смотрит на Горяинова.

— Да. Попробуем обойтись без ампутации, — говорит Николай Александрович и идет к следующему столу.

— Доктор, а есть хоть какая надежда? — спрашивает Горяинова боец, который лежал на столе.

— Никакой.

— Тогда режьте, хрен с ней.

В предоперационную вошел санитар и сообщил:

— Немцев на излечение привезли!

— Их тоже лечить будут?! — посыпались голоса.