Медовый месяц - [9]

— Иди ко мне, милый, — сонно и нежно проворковала я и протянула к нему руки, все еще не открывая глаз. — Обними меня, я соскучилась. Почему ты так долго?

Он подошел совсем близко к кровати, и я, протянув руку, взяла его ладонь в свою и уже собралась поднести к губам и поцеловать, но в этот момент открыла глаза и… чуть не вскрикнула от неожиданности. Передо мной вместо мужа стоял незнакомый мужчина и смотрел на меня с любопытством и усмешкой. Я сразу же поняла, что этот человек мой свекор. Покраснев, как сто вареных раков, я вскочила с постели, одновременно пытаясь пригладить растрепанные волосы, заправить в джинсы выбившуюся из них кофточку и принять спокойное выражение лица.

— С добрым утром, надеюсь, вы хорошо выспались? Извините, что помешал вам спать на моей постели. — Слово «моей» было подчеркнуто, и вся фраза была произнесена иронично-ядовитым тоном и с весьма ехидной улыбочкой.

Я пробормотала что-то нечленораздельное, сама толком не понимая, что именно. Никогда я не чувствовала себя столь неловко. Он молчал, разглядывая меня словно насекомое под микроскопом, и мне ужасно хотелось провалиться под землю, то есть под пол, поскольку земли здесь не было. Наконец, не в силах больше терпеть это тягостное молчание, я брякнула:

— А у вас мягкая постель, мне понравилось.

И тут же испугалась, что за бред я несу?

Он усмехнулся:

— Охотно верю, только, знаете ли, милая дама, мне не слишком нравится, когда на моей постели лежат посторонние и тем более заходят в нашу с женой спальню.

Он произнес эти слова совсем не сердитым тоном, скорее, слегка насмешливым, но уши у меня загорелись от стыда.

— Извините, — пробормотала я, не решаясь поднять глаза. — Я случайно зашла сюда, мне стало любопытно. А Пашка пошел за хлебом, он скоро вернется. — Я сглотнула слюну и подумала: «Когда же он наконец вернется, черт возьми, и избавит меня от этого дурацкого и унизительного положения?»

— Ну ладно, прощаю вас на первый раз, — смилостивился свекор, — особенно если учесть, что любопытство — это порок, присущий многим женщинам. Ведь именно за любопытство Еву изгнали из рая. — И тут же безо всякого перехода спросил: — Так вы и есть, насколько я понимаю, моя новая родственница?

— Да, это я, — уже смелее проговорила я, пытаясь взять себя в руки. И что это я так перепугалась? Ведь ничего особенного я не делала, ну подумаешь, прилегла отдохнуть, что ж за это, убивать теперь?

Я вдруг разозлилась на себя и на этого противного типа, который мог бы и помягче разговаривать со своей невесткой.

— А вы, как я понимаю, Александр Владимирович, мой свекор? — громко спросила я и, заставив себя поднять голову, прямо и даже с некоторым вызовом посмотрела ему прямо в глаза.

Честное слово, не помню, кто из нас первым протянул руку, возможно, мы сделали это одновременно. Мы смотрели друг другу в глаза, словно состязаясь в некоем поединке — кто кого? В его глазах была насмешка и в то же время некоторое любопытство.

«Ну, девочка, давай, покажи, на что ты способна и что ты из себя представляешь», — словно говорил его взгляд.

Впрочем, возможно, все это были мои домыслы, потому что его взор был довольно непроницаем. Я бы даже сказала, бесстрастен. Мне никогда не нравились люди, на лицах которых очень трудно прочесть обуревающие их чувства. Мне ближе открытые светлые лица, на которых отражались как положительные, так и отрицательные эмоции, начиная от радости и заканчивая грустью или растерянностью. На лице же этого человека явно читалось только одно — полное отсутствие эмоций. Видно было, что он не привык открыто проявлять свои чувства, какими бы они ни были. Впрочем, чему тут удивляться, он же прокурор, а значит, сама профессия накладывала на его характер определенную строгость. Я наконец-то смогла рассмотреть его внимательнее. До этого все мои душевные силы ушли на то, чтобы взять себя в руки и побороть это дурацкое чувство неловкости, овладевшее мной. Честно скажу, я была разочарована. Человек, стоящий передо мной, никак не походил на сказочного красавца-богатыря, чей образ нарисовало мое богатое воображение. Во-первых, он не был красавцем, его трудно было бы назвать даже симпатичным. Не знаю, конечно, это дело вкуса, но на меня его внешние данные не произвели приятного впечатления, равно как и он сам. Это был человек невысокого роста, даже пониже меня на четверть головы, не говоря уже о Пашке, с его ста девяноста двумя сантиметрами. Он был довольно худощав, хотя и неплохо сложен. Глядя на его щупловатую фигуру, я не могла поверить, что он, как с гордостью говорил мне Паша, имеет черный пояс по дзюдо и карате. Впрочем, всякое бывает, конечно. Но вот его лицо мне не понравилось совершенно. Черты лица никак нельзя было назвать правильными, в отличие от точеных мужественных черт Пашки. Я невольно их сравнивала, и сравнение получалось явно не в пользу моего свекра. В целом его внешность была довольно незапоминающейся и даже блеклой. Увидишь такого человека на улице в толпе — и не заметишь, равнодушно пройдешь мимо. Взгляду не на чем остановиться, — таких тысячи. Мне не понравились даже его коротко постриженные ежиком светлые волосы. Понятно, что прокурор не может носить длинные волосы по статусу, но все же я представила волнистые мягкие волосы Паши, красиво уложенные в модную прическу, и на этом фоне его отец тоже проигрывал. Единственной чертой, которая все же позволяла выделить его из толпы, были его глаза, точнее, взгляд. В глазах не было ничего особенного: голубые, но не нежно-голубые, а скорее стального цвета, у меня они вызвали ассоциации со льдом, двумя льдинками, холодными и твердыми, как и его взгляд. Не знаю, как я первый раз выдержала, но вообще-то долго смотреть в эти ледяные глаза было задачей не для слабонервных. Равнодушие, полнейшее спокойствие, уверенность в себе и нечто вроде легкого презрения к собеседнику, вот что я увидела в них. А также холод и жесткость. Я подумала, что не хотела бы иметь врага с таким взглядом. Очень бы не хотела. Впрочем, мне трудно было представить себя в роли его друга или близкого человека, да может ли вообще человек с таким взглядом любить кого-то и испытывать к кому-то нежность? Верилось с трудом…