Медовые дни - [55]

* * *

– Э-э-э… – промычал старший следователь, когда Наим рассказал ему, что в тот день видел в бинокль. – Если так… То у меня есть предложение…

– Это у меня есть предложение, – перебил его Наим, откидываясь на спинку стула и вытягивая ноги. – Вернее, ультиматум. Вы освобождаете меня не позднее чем через два часа и возвращаете мне бинокль. Иначе я сообщу куда надо, чем вы занимаетесь в своем «пежо» в обеденный перерыв.

Старший следователь провел рукой по лысине, словно приглаживал несуществующие волосы. Он долго ворочал во рту языком, как будто пытался извлечь застрявший в зубах кусочек пищи.

– Ну допустим, – наконец проговорил он. – Допустим, я тебя выпущу. А где гарантия, что после освобождения ты на меня не донесешь?

– Мы, арабы, свое слово держим. Не то что вы, евреи.

– Ладно, – после паузы решился старший следователь. – Но бинокль останется у меня. И вот еще что, Наим. Держись отсюда подальше. Я больше не желаю видеть тебя возле наших военных баз. Ни с биноклем, ни без. Ясно тебе?

– Не волнуйтесь, господин следователь, – сказал Наим. – Ваши базы нужны мне как собаке пятая нога.

Из тюрьмы Наим поехал не домой, а на озеро-в-котором-нет-воды. «Родня подождет, – думал он. – После всего этого кошмара мне надо посмотреть на что-нибудь красивое». Сотрудники заповедника, где он когда-то работал, сразу его узнали. Обняли (словно знали, что именно это ему сейчас нужно), напоили, накормили, отвели в душ, дали чистую одежду и одолжили бинокль. «Эти люди евреи, и тюремные следователи тоже евреи, – недоумевал он. – Вот и пойми что-нибудь в людях. С птицами проще».

Он повесил бинокль на шею и отправился в заповедник. Летом здесь обычно было мало интересного – разве что иногда наткнешься на какую-нибудь редкую птицу, например на летящего домой и присевшего отдохнуть ливанского дрозда. Наим поднялся на недавно построенный для туристов деревянный мост и облокотился на перила. В болоте копошились выдры. Вокруг стояла тишина, время от времени нарушаемая посвистом стрижа или хриплым клекотом цапли. Но что это? На противоположном конце моста он заметил… страуса? «Страус? – замер он. – На озере-в-котором-нет-воды? Не может быть!» Он поднес к глазам бинокль, навел его на страуса и понял, что это женщина. С длинными, как у страуса, ногами, круглым, как у страуса, задом и заостренными, но красивыми чертами лица. Неожиданно женщина-страус тоже приставила к глазам бинокль и навела его на Наима. Тот мгновенно опустил свой. У орнитологов есть неписаный закон: не наблюдать в бинокль за людьми. Как же он с ней объяснится? Скажет, что принял ее за птицу? Нет, лучше сбежать. Превратиться в выдру и скрыться под мостом. Но что это? Женщина вдруг замахала ему руками-крыльями: мол, сюда! сюда! – и показала пальцем на дерево. Как будто увидела там что-то необычное.

– Смотрите, – шепнула она ему по-английски, когда он подошел.

На ветке сидел красноклювый тукан. Наим знал его по фотографиям в книгах. Птица редкая, водится только в Центральной Америке. Но даже там встретиться с ней непросто.

– Что он здесь делает? – шепнул он тоже по-английски.

– Наверное, lost solo, – предположила она.

Наим читал про lost solos. Так называют отбившихся от стаи птиц, замеченных вдали от мест своего обитания, даже на других континентах. Как если бы у них сломался внутренний компас или с ними произошла генная мутация. Разные ученые по-разному объясняют это удивительное явление, но ни одна гипотеза пока не получила подтверждения.

– Первый случай зарегистрирован в 1912 году, – рассказала она ему позже, когда они пили кофе в кафетерии заповедника. Она сидела за столиком, вытянув длинные белые ноги. – Немецкий орнитолог Вильгельм Штанц сфотографировал и окольцевал одинокого африканского журавля, появившегося в Ботаническом саду Берлина и умершего через несколько дней после этого. Затем, во время Первой мировой войны, орнитологи наткнулись в Аргентине на стайку чуть живых европейских кукушек. По-видимому, те сбежали от грохота артиллерийских снарядов. Кстати, вскоре их сожрали аргентинские кошки, напрочь лишенные научной этики. Разумеется, бывает и незаконная транспортировка птиц, которым удается вырваться из клетки, – ответила она на вопрос, который Наим как раз собирался ей задать. – Но даже если отбросить все эти случаи, все равно каждый год обнаруживается не менее двух-трех десятков птиц, которых нельзя квалифицировать иначе, как lost solos.

– Значит, вы приехали сюда в поисках lost solos? – спросил он и впервые после выхода из заключения закурил.

– Lost solos искать бесполезно. Они сами тебя находят, – сказала она и тоже достала из пачки сигарету. Длинную, как она сама.

Он перегнулся через стол и дал ей прикурить от своей.

– А ваш акцент… – сказала она. – Он не такой, как у других, с кем я здесь общалась.

– Естественно. Я же араб, – сказал он, хотя никто не тянул его за язык.

Она сделала длинную затяжку.

– А в Израиле много орнитологов-арабов?

– Насколько мне известно, я единственный.

В ее голубых глазах вспыхнула искорка научного любопытства.

– Если хотите, можете меня окольцевать, – сказал он, и она рассмеялась.