Медовые дни - [38]

Много лет он хватался за «пути Господни неисповедимы» и за «все к лучшему», как за спасательный круг, но в последние несколько недель эта хватка ослабла и с каждым днем делалась все слабей. Он обтесывал камни для стен миквы, но всеми его мыслями владела Айелет. Непостоянная, непоследовательная, безбашенная, ненормальная, сумасшедшая Айелет. Все понимающая, всеми презираемая, хитроумная, несчастная, потерянная, проклятая, жизнелюбивая Айелет… Это могло означать только одно: она вернулась. Ведь ничего не изменилось. Семь лет он держался. Откуда же вдруг это наваждение? Нет, другого объяснения нет и быть не может. Она вернулась в Израиль, она где-то поблизости. В кибуце или даже здесь, в Городе праведников. Она вернулась, и ему нет покоя ни днем ни ночью. Ему повсюду – в супермаркете, на детской площадке, на улице – мерещится ее запах… Наверное, это Бог посылает ему испытание. И он обязан его выдержать!

Но мысль о том, что она где-то рядом, в чем он уже практически не сомневался, только распалила его тоску; теперь он искал сходство с Айелет в каждой проходящей мимо женщине. Он смотрел на них так, как запрещал себе смотреть последние семь лет; бессовестно пялился на них, раздевая взглядом и надеясь обнаружить под одеждой очертания тела: узких бедер, низко посаженного зада, длинной шеи, хрупких плеч… В глазах у него вспыхивали искры, от которых в душе загорался неугасимый костер и возникало острое чувство вины, подливавшее в этот костер масла, отчего он пылал еще ярче. Жар костра нагревал пространство в стенах миквы, где Бен-Цук трудился в поте лица, а заодно всю атмосферу широкой долины, простирающейся от миквы до военной базы. В потоках горячего воздуха птицы воспаряли вверх с легкостью, удивлявшей их самих.

* * *

Зяблик обыкновенный прилетает в Израиль на три недели раньше своей подруги, которая немного задерживается на востоке. До их воссоединения он занимается обычными делами: клюет зернышки и, расправляя крылья с белыми пятнами, отправляется на поиск новых зернышек. Зяблик обыкновенный не считает дней, оставшихся до прилета подруги, и не шарит глазами по небу, чтобы ее не пропустить. Зато зяблик необыкновенный вел себя совсем иначе…

Сидя в камере, Наим листал определитель птиц. На лбу у него вздулась красная шишка: утром он от отчаяния бился головой о стену, а перед глазами снова стояла длинноногая женщина с дерзким взором. Зяблик необыкновенный постоянно смотрел в небо. Примерно каждые полминуты. Без подруги зерна казались ему безвкусными. Зяблик необыкновенный был способен на многие странные вещи: например, оторваться от стаи и полететь на восток, в направлении, обратном маршруту миграции, в надежде встретиться с подругой, но, сбившись с пути и обессилев, упасть в море и, даже умирая, думать, что попробовать все равно стоило.

* * *

Выйдя из больницы, Айелет несколько минут в растерянности простояла на улице. Гинеколог велел ей пару дней полежать в постели, но она не представляла себе, где та постель, в которую она могла бы спокойно лечь. В фильмах, которые они с Мошиком смотрели в синематеке, молодые герои в минуту жизни трудную ездили за поддержкой к родителям, в дом своего детства. Но ей ехать было некуда. Дом ее детства в Городе песков давно снесли и на его месте построили высокое здание с просторным холлом. Ее мать жила в другом доме, с другим мужчиной. Если даже сейчас она отправится к ней, та вздохнет – не столько с сочувствием, сколько с осуждением – и скажет: «Ты вся в своего отца, вечно всем недовольна». А потом будет жаловаться первому, кто попадется под руку и с кем можно говорить об Айелет в третьем лице, на свою непутевую дочь, вспоминая, что еще в школе она выбрасывала в помойку бутерброды, которые мать давала ей с собой, а на перемене, как последняя побирушка, выпрашивала еду у других детей; что перед праздником Пурим она таскала отца по магазинам и никак не могла выбрать себе маскарадный костюм; что в девятом классе, ни с кем не посоветовавшись, она решила, что будет учиться экстерном, но так и не доучилась, потому что предпочитала курить с друзьями гашиш; что, когда ей наконец повезло встретить в кибуце серьезного, надежного парня – как говорится, «соль земли», – она бросила его и разрушила семью.

Нет, Город песков исключался, как и кибуц. В кибуце ее ждали Мошик, воткнувший ей нож в спину, и Израиль, которому нож в спину воткнула она. Кроме того, в кибуце жила сестра ассистентки гинеколога, а это означало, что через несколько дней – максимум через несколько недель – все обо всем узнают, и Айелет нельзя будет появиться в столовой, чтобы присутствующие не пронзили ее взглядами, ранящими больнее любого кинжала, ибо женщина, изменившая сыну секретаря правления, предала не только мужа, но и весь кибуц.

В ближайшем отделении банка она сняла с семейного счета небольшую сумму. «Пересадки меня не пугают, – чуть позже объяснила она сотруднику турагентства. – Мне нужен самый дешевый билет». До аэропорта она добралась автостопом. Низ живота еще побаливал, но она старалась не обращать на это внимания. В дьюти-фри она купила только небольшой блокнот; напилась в туалете из-под крана, а уже в самолете попросила у стюардессы три стакана кока-колы. У нее даже мелькнула мысль, не стать ли стюардессой, но она ее отмела, подумав, что самолет – это тот же кибуц, и работать стюардессой – не выход. Мужчина в соседнем кресле пытался с ней флиртовать, но она не реагировала ни на его слова, ни на его улыбки. «Неужели не видно, что я сижу вся выпотрошенная? Почему мужчины никогда ничего не понимают? Почему думают только о себе? Даже Мошик. Когда я сказала ему, что беременна, он замолчал, отвел глаза и уронил руки. Не погладил меня, ни разу ко мне не прикоснулся. Ни пока мы сидели на берегу, ни когда возвращались в кибуц. Хватит его вспоминать! Он не заслуживает ничего, кроме ненависти!» Но если она кого и ненавидела, так это себя. Не будь иллюминатор таким маленьким, она бы в него выбросилась. Она сделала в блокноте первую запись. Именно так она и поступит: избавится от прежней неудачницы Айелет и создаст новую Айелет, исправленную.