Медовые дни - [37]

– Достопочтимый ребе! У меня есть сбережения, и я занимаю хорошую должность в мэрии. Я могу обеспечить вашей дочери и вашим внукам надежное будущее и помогать вашему семейству.

– Но из какой ты общины? – спросил отец Менухи.

– Я… Я еще не определился, – промямлил Бен-Цук, но тут вспомнил, что раввин и не подозревает о том, что известно ему, Бен-Цуку, и более уверенным голосом добавил: – Я из общины Всевышнего.

– А мою дочь, сокровище мое, ты уважаешь? – спросил отец.

– Глубоко уважаю, – ответил Бен-Цук.

Отец Менухи взял его за руку, долго водил пальцем по линиям на его ладони, а затем принялся изучать его лицо – нос, уши, щеки, губы. Этот человек видел его насквозь. Расписывать перед ним свои достоинства было бесполезно.

– Быть неофитом нелегко, – сказал отец Менухи, отводя взгляд от его лица. – Одной ногой ты стоишь в будущем, второй увяз в прошлом, а под тобой – геенна, полная опасных искушений.

«Как ни прискорбно, но так оно и есть», – подумал Бен-Цук, кивая.

– Укрощать свои дурные побуждения, – продолжал отец Менухи, – надо учиться с детства, с пеленок. Потом делать это труднее.

Бен-Цук потупил взор. Никогда не знаешь, где встретишься с истинной мудростью.

Отец Менухи повел головой слева направо, словно говоря: «Нет, за тебя я ее не отдам, и не надейся», но, поскольку он продолжал водить головой туда-сюда, Бен-Цук засомневался. А может, эти покачивания следует понимать с точностью до наоборот? Может, они означают, что он скрепя сердце смирился с таким женихом?

– Ну вот что, сынок. – Отец Менухи взял Бен-Цука за подбородок и слегка его приподнял. – Договоримся так. Ты пока думай, в какую общину вступить. Это не горит. Но, пока суд да дело, ты будешь стараться не грешить и вести праведную жизнь. Можешь мне это обещать?

– Да! – выпалил Бен-Цук. – Конечно!

– А молиться… Нравится тебе это или нет, но молиться ты будешь в нашей синагоге. Согласен?

– Разумеется, разумеется, уважаемый ребе. Само собой.

Через три месяца состоялась свадьба. Со стороны жениха гостей было кот наплакал; со стороны невесты – несколько сотен.

В брачную ночь Бен-Цук взобрался на Менуху. Сделал он это осторожно, чтоб ее не напугать, но она все равно испугалась. Потом засмеялась и сказала, что ей щекотно. Потом вдруг заплакала. Сказала, это от волнения. Потом попросила потушить свет. Сказала, что стесняется. Потом попросила зажечь. Сказала: «Я тебя не вижу, и мне кажется, что я с каким-то другим мужчиной». Он зажег, увидел, какая у нее гладкая, шелковистая кожа, и стал ласкать ее в нужных местах. Но она все равно лежала как каменная. Тогда он перестал ее ласкать, лег рядом и спросил:

– Менуха, чего ты боишься?

– Сколько женщин было у тебя до меня? – спросила она, не глядя на него.

– Так вот оно в чем дело, – засмеялся он с чувством облегчения.

– Чего ты смеешься? Что в этом смешного?

Он моментально посерьезнел и ответил:

– Всего шесть.

– «Всего!» – передразнила она. – Прямо святой, да и только.

– Но какое это имеет значение? – удивился он. – Что было, то прошло.

– Да? А если ты чем-нибудь заразился? – не сдавалась она.

– Не заразился, гонори… В смысле гарантирую, – поправился он и почувствовал, что член у него обмяк.

«Ничего удивительного, у нее ведь это впервые», – подумал он про себя, а вслух сказал:

– Необязательно делать это сегодня, солнышко. У нас был трудный день, ты, наверное, устала. Просто полежим рядом.

– Но по законам иудаизма мы обязаны сделать это в брачную ночь, – неуверенно возразила она.

– Да, но всему свое время. Можно и завтра. Ничего страшного.

– Ты уверен? Ты не расстроишься?

«Она еще совсем ребенок. Я женился на девчонке», – подумал он, и его пронзило острое желание ее защитить.

– Не расстроюсь, – сказал он, обвив ее рукой, и поправил накрывавшее их одеяло.

Довести дело до конца им удалось только через месяц. С помощью интимного геля-смазки. Но ей все равно было больно.

– Наверно, со мной что-то не так, – просипела она, отползла на край кровати и свернулась клубочком.

– Ничего страшного, – сказал он. – Надо просто набраться терпения.

– А что, если так будет всегда? – Она задрожала под одеялом всем телом. – Если окажется, что я порченая? Ты меня бросишь, да?

– Я никогда тебя не брошу.

Целый год после этого они не оставляли попыток; целый год каждая из них заканчивалась ее слезами; целый год он повторял ей, что не бросит ее.

Через год они перестали и пытаться. Вернее, делали это раз в месяц, по обязанности, но он знал, что удовольствия она не получает. Не может получать удовольствия – и все тут. Почему? Он терялся в догадках. Может, ей нужен другой мужчина? С другой стороны, она его вроде бы любила, радовалась, когда он возвращался домой. Так или иначе, но спустя год, после многочисленных разговоров и смены поз, ему надоело ломать над этим голову, и он решил, что Всевышний таким способом наставляет его на путь истинный. Он успел познать плотскую любовь с Айелет, но кончилось это плохо. Очень плохо. И вот теперь Бог учит его любить по-другому: сидеть с женой на балконе с видом на кладбище и мирно беседовать, не опасаясь, что беседа перерастет в скандал или бурное выяснение отношений. «Хватит жалеть о былом, – убеждал он себя, – и терзаться сомнениями. Пути Господни неисповедимы, и все к лучшему. Надо поверить в это всем сердцем и черпать утешение в мысли, что выпавшие на нашу долю трудности – это часть большого замысла, суть которого нам не известна. А когда вечером с кладбища подует холодный ветер, мы вернемся с балкона в нашу теплую квартиру…»